Георгий Ланской - Оглянись на пороге

Ознакомительная версия.

— Ты что, меня бросаешь?

— Нет, — удивился Сергей. — Не бросаю, а уже бросил. По-моему, это сразу было ясно.

Она помолчала, а потом, ненавидя себя за тупость, спросила:

— Как это — бросил?

— Да вот так. Взял и бросил.

Его голос был равнодушным. Он вышел из машины, вынул новую сигарету, закурил и стал с преувеличенным вниманием рассматривать листву. Из глубины парка доносилась какая-то знакомая мелодия, но слов было не разобрать, а ноты похожи на десятки песен. Наталья немного посидела в машине, после чего тоже вышла и внимательно уставилась на его профиль. Сергей изо всех сил старался выглядеть надменным, что ему не шло и казалось нелепым, особенно в рубашке, застегнутой сикось-накось. Еще раздражало, что он со своими сигаретами забрался на крохотную выпуклость на асфальте, а она одной ногой стояла в яме. Мало того что смотрит на него снизу вверх, да еще и крайне неудобно.

— Я не поняла, — произнесла Наталья. — Ты что… ты решил… вообще?

— Вообще, — кивнул Сергей. — Так что, пожалуйста, больше не звони…

— Не понимаю, — прервала она дрожащим голосом. — Нам было так хорошо, и потом, ты же ушел от своей… балеруньи…

Последнее слово выдохнула с презрением, почти выплюнула. Сергей покосился на Наталью с отвращением.

— Не трогала бы ты ее, — сказал он жестко. — Она сотню таких, как ты, стоит.

— Это каких?

План, тщательно взлелеянный, полетел ко всем чертям, но ей было наплевать. Она рассвирепела, почуяв насмешку, и приготовилась выцарапать ему глаза, если только даст повод. И он его незамедлительно дал.

— Таких, — сказал Сергей и начертил сигаретой неопределенную синусоиду перед ее фигурой. — Шалав, готовых на все с любым, у кого бабки есть…

Не дослушав, она вмазала ему оплеуху. Тот инстинктивно отстранился, но она все-таки попала кончиками пальцев. Потеряв равновесие, он отчаянно замахал руками, но Наталья не дала ему возможности встать прямо и что было силы толкнула в грудь, да так, что он кубарем улетел в мокрую листву.

— Сволочь! — завизжала она и приготовилась ткнуть сапогом в живот. — Это я — шалава? Ненави…

В последний момент он дернул ее за ногу, и Наталья рухнула рядом, тюкнувшись затылком о землю, мельком подумав, во что превратится ее белая шуба. С рябин на лицо летели тяжелые ледяные капли. Охая, она встала на четвереньки и обшарила окрестности расфокусированным взглядом.

Сергей садился в машину. Его спина была мокрой и грязной.

— Стой, сволочь, гад, паскуда! — заорала Наталья, поднимаясь на подкашивающихся ногах. Он не ответил. Из окна полетела ее сумочка и приземлилась в лужу. — Стой, Казанова толстопузый! Жиртрест! Гадина! Ненавижу! Не-на-ви-жу!!!

Машина рванула с места так, что из-под колес полетели черные комья грязи. Женщина разрыдалась, медленно пошла к дороге, выудила из лужи промокшую сумку и, всхлипывая, стала отряхивать покрытую грязью и прелой листвой шубу.

— Сво-о-олочь, — подвывала она. — Ну, погоди, га-а-адина, я тебе это припомню-ю! Ты у меня кровью умо-о-о-о-оешься! И ты, и балерина твоя!

Ольга Чернова была прирожденной актрисой. Несмотря на то, что всю жизнь пришлось работать в совершенно другой отрасли и никто не подумал бы вручить ей «Нику», каннскую «Золотую ветвь» и уж тем более «Оскара», по своему уровню актерского мастерства она бы легко обставила многих современных звезд. Да и что сейчас за актеры? Вот раньше были мэтры! Монстры, способные одним взмахом ресниц, одним взглядом заставить зрителя смеяться и плакать. Глядя на их игру, публика верила: у них и правда любовь или ненависть. Этот актер и в жизни герой-любовник, благородный и честный, а эта актриса — нежная, ранимая, как первый подснежник. В то, что они всего лишь играли характеры своих персонажей, никто не верил.

Ольга Чернова всю жизнь играла сладкую идиотку, и делала это мастерски.

Роль не требовала больших душевных затрат, позволяя жесткой рукой контролировать семью, строить карьеру, убирая с пути неугодных. В городской администрации, где она трудилась на весьма высокой должности, ее считали недалекой исполнительницей, иной раз поражаясь, как эта женщина, не имея особых данных, сумела еще в советское время вскарабкаться на самый верх и остаться там неуязвимой для увольнений и интриг. Людей убирали, снимали с должностей за неблаговидные поступки, ловили за руку на взятках. Чернова же упорно сидела в своем кресле, стабильная и уверенная, как монолитная скала.

— Да что с нее взять? — говорили злопыхатели. — Она же дура непроходимая, начальству поддакивает да зад вылизывает. За это ее и терпят.

Ольга часто слышала эти разговоры, но никогда не позволяла себе открыто реагировать и выражать недовольство. Ее игра была куда тоньше.

Вскоре обидчики так или иначе слетали с пьедесталов и, выгребая из ящиков стола манатки, удивленно хлопали глазами, недоумевая, за что их уволили и кто донес начальству о неблаговидных делах. Заподозрить в провокации тучную серую мышь Чернову никто не мог. Каждый раз, когда начальство озвучивало свое решение, она так убедительно ахала, заливалась слезами и хваталась за сердце, что порой эти же злопыхатели бросались утешать ее, подсовывали носовые платки и подавали воду.

Дома Ольга справлялась с ролью не в пример легче. Достаточно было пустить слезу, изобразить сердечный приступ, как муж и сын бросались исполнять ее волю. И много лет она беззастенчиво пользовалась их наивностью.

В последние годы система дала сбой. Уйдя на пенсию, Ольга подрастеряла навыки. Интриговать и подсиживать теперь было некого, а домашние уже не слишком верили в байку о слабом здоровье, особенно после хамоватого врача «Скорой», приехавшего вместо прикормленного друга семьи, посвященного в тайну.

— У вашей бабушки сердце как у космонавта, — грубо сказал он, сворачивая стетоскоп. — Пусть меньше волнуется и реже звонит по пустякам.

На «бабушку» Ольга обиделась и попробовала доказать врачу, что он не прав. Тот махнул рукой, как Гагарин, и канул в подъездную черную дыру, не обращая внимания на жалобы. А вот сын и муж этот визит, к несчастью, запомнили очень хорошо.

Сын потом отбился от рук, женившись без ее согласия. И хоть девочка была «взята» из приличной семьи, знакомой много лет, к невестке у Ольги душа не лежала. Все ей казалось, что эта суровая девочка с холодными серыми глазами ее не уважает, мужа держит в черном теле, не позволяя ничего кушать. Да и какая из нее жена, если она даже готовить не умела, на семейных праздниках не прикасалась к котлетам, одну траву жевала, как коза. Сереженька после женитьбы отощал и спал с лица.

Ознакомительная версия.