– Я подумала, что полюбуюсь ею немного, а потом отнесу в магазин. – Дора улыбнулась, но тут заметила хищный взгляд Эндрю и быстро соскочила с кресла. – Посмотрю, как там кофе.
Но он схватил ее за руку и притянул в объятия жестом, который, видимо, считал очень элегантным. Дора чуть не ударилась головой о его подбородок.
– Не пропадать же музыке, – заявил Эндрю, плавно скользя по ковру. И не пропадать же немалым деньгам, которые его мать платила за уроки танцев.
Дора заставила себя расслабиться, закрыла глаза, улыбнулась. Он действительно хорошо танцует, думала она, приноравливаясь к его шагам. Музыка и танец увлекли ее, и она тихо рассмеялась, когда Эндрю эффектно наклонил ее.
Он не такой уж плохой парень. Хорошо выглядит, хорошо двигается. Заботится о матери и имеет солидный портфель ценных бумаг. То, что он своим занудством чуть не довел ее до истерики, еще не значит…
Вдруг Эндрю крепко прижал ее к себе, разбив вдребезги мечтательное настроение. Она могла бы понять его и даже простить, но, упершись ладонями в его грудь, нащупала во внутреннем кармане пиджака зубную щетку.
Дора знала, что Эндрю заботится о своем здоровье, но не настолько, чтобы чистить зубы после каждой трапезы.
Не успела она прокомментировать свою находку, как его руки забрались под подол ее платья и сжали обтянутую шелком попку.
– Эй! – Разъярившись, она отшатнулась и спасла рот, но Эндрю уже покрывал слюнявыми поцелуями ее шею и плечо.
– О, Дора, Дора. Я хочу тебя.
– Я это поняла. – Пока она извивалась, он дотянулся до «молнии» ее платья и дернул вниз. – Но ты меня не получишь. Теперь успокойся.
– Ты так прелестна, так соблазнительна.
Прижатая к спинке кресла, чуть не потеряв равновесие, Дора выругалась.
– Возьми себя в руки, или я тебя покалечу.
Продолжая полушепотом свои признания, Эндрю упал на пол, потащив ее за собой. Дору возмущало не столько то, что она барахтается под обезумевшим бухгалтером, сколько опрокинутый ими журнальный столик и ее разбившиеся сокровища.
Ну, хватит. Хорошенького понемножку. Дора резко вонзила колено в пах пылкого поклонника и, не дав ему опомниться, изо всех сил ударила в глаз.
– Прочь с меня!
Эндрю со стоном скатился с нее и свернулся на полу в позе эмбриона. Дора вскочила на ноги.
– Если ты немедленно не встанешь, я ударю тебя еще раз. И я не шучу.
Эндрю испуганно вскарабкался на четвереньки и процедил сквозь зубы:
– Ты чокнутая.
Затем он достал белоснежный платок и провел им по лицу, проверяя, не идет ли кровь.
– Ты прав. Абсолютно чокнутая. – Дора схватила его пальто и протянула ему. – Без меня тебе будет гораздо лучше. Теперь, Эндрю, беги домой. И не забудь приложить лед к глазу.
– Мой глаз. – Эндрю ощупал пострадавший глаз и поморщился. – Что я скажу маме?
– Что налетел на дверной косяк. – В негодовании Дора помогла ему подняться на ноги. – Уходи, Эндрю.
Пытаясь сохранить достоинство, он выхватил у нее пальто.
– Я водил тебя ужинать. Два раза.
– Считай это неудачным вложением капитала. Я уверена, что ты найдешь способ компенсировать потери. – Дора распахнула дверь как раз в тот момент, когда Джед открыл свою. – Вон! И если ты еще когда-нибудь сделаешь что-нибудь подобное, я подобью тебе оба глаза.
– Чокнутая. – Эндрю поспешил к двери. – Совсем спятила.
– Вернись, и я покажу тебе настоящую чокнутую. – Дора сорвала с ноги туфлю с высоченным каблуком-шпилькой и швырнула ее, как спортивный диск. – И ты уволен.
Туфля приземлилась с вполне удовлетворительным стуком. Тихое покашливание заставило Дору резко обернуться. Джед ухмылялся во весь рот. В первый раз она видела его улыбку, но была не в том настроении, чтобы наслаждаться дружелюбным выражением его обычно угрюмого лица.
– Увидел что-то смешное, Скиммерхорн?
Джед подумал немного.
– Да. – На самом деле он давно так не веселился, а потому прислонился к дверному косяку, продолжая ухмыляться. – Интересное свидание, Конрой?
– Потрясающее. – Она проковыляла по коридору за туфлей, подобрала ее и, похлопывая каблуком о ладонь, приковыляла обратно. – Ты еще здесь?
– Похоже на то.
Дора испустила долгий вздох, провела рукой по взлохмаченным волосам.
– Хочешь выпить?
– Конечно.
Войдя в квартиру, она стянула с ноги вторую туфлю и отшвырнула обе в сторону.
– Коньяк?
– Отлично.
Джед увидел на полу осколки фарфора. Должно быть, именно это он слышал. Между грохотом посуды и криком он провел мучительную минуту, решая, стоит ли вмешаться. Даже в те времена, когда он носил полицейский жетон, семейные ссоры тревожили его больше, чем погони за профессиональными преступниками.
Он окинул внимательным взглядом Дору, наливающую коньяк в две сужающиеся кверху коньячные рюмки. Ее лицо все еще пылало, глаза – две узкие щелочки. Хорошо хоть его полицейские навыки не понадобились.
– Так кто же был тот подонок?
– Мой бывший бухгалтер. – Дора вручила Джеду рюмку. – Сначала он чуть не довел меня до коматозного состояния болтовней о налогах и долгосрочных капиталовложениях, а потом решил, что заслужил право явиться сюда и сорвать с меня одежду.
Джед взглянул на сверкающее черное платье.
– Красивая одежда. Не пойму, зачем он тратил время на капиталовложения.
Дора глотнула коньяка.
– Подожди минутку. Кажется, это комплимент, но до меня пока не дошло.
Джед пожал плечами:
– Похоже, ты победила в этой схватке.
– Надо было сломать ему нос. – Надувшись, Дора присела на корточки и стала собирать осколки. – Костяной фарфор[4] фабрики Дерби, тысяча восемьсот пятнадцатый год, – показала она разбитую чашечку. – А пепельница – американская, того же времени.
Джед присел на корточки рядом с ней.
– Ценная?
– Да не в этом дело. Все равно жалко.
– Теперь это мусор. Оставь, порежешься. Принеси щетку или еще что-нибудь.
Тихо ворча, Дора поднялась, отправилась в кухню, пошарила там и вернулась с метелкой из перьев и совком.
– Он даже зубную щетку сунул в карман. Чертову щетку! Держу пари, сукин сын был бойскаутом.
Джед осторожно забрал у нее метелку.
– Может, он и чистое бельишко захватил.
– Я бы не удивилась. – Дора принесла из кухни мусорное ведро и передернулась, когда Джед высыпал в него осколки. – И пару презервативов.
– Любой уважающий себя бойскаут носит их в бумажнике.
Дора присела на подлокотник кресла. Пора смириться. Похоже, спектакль закончился.
– А ты?
