Лепницкий смутился.
— Незаконченное высшее, — пробормотал он, — учился здесь, у нас в Зарубинске, в политехническом. Но не закончил. Не мое, — добавил он со вздохом.
— Понятно.
Кронин что-то черкнул в протоколе.
— Прочтите и подпишите, пожалуйста. Тут. Тут и тут. Лепницкий подписал, затем спросил вдруг резким тоном:
— Вы полагаете, что я не вправе руководить коллективом работников музея?
Из его голоса исчезли все тревожные нотки, испарился испуг.
Виктор Петрович удивленно взглянул на него.
— Да нет, мне это совершенно все равно. Подобные вопросы не в моей компетенции.
— А в чьей? Пойдете в комитет по культуре? Будете добиваться моей отставки?
— Да почему?!
— А вот уж это вам лучше знать. Я же морально неустойчив. Да и с «зеленым змием», к вашему сведению, дружен.
Тут он демонстративно подошел к шкафчику, открыл дверцу, достал плоскую бутылочку армянского коньяка «три звездочки», налил стопку и выпил.
— Вам не предлагаю. Вы же при исполнении. Так что молча завидуйте, — хохотнул он и, развалившись в своем кресле, закурил. — Что вам еще угодно узнать из моей личной жизни? Какие интимные подробности?
Кронин встал.
— Где я могу найти вашу супругу? — спросил он, не повышая голоса.
— По коридору направо. Не доходя, упретесь. Главный бухгалтер Лепницкая Лидия Васильевна.
— Да, вот еще. У вас на даче не пропало ничего?
— Да нет как будто.
— Вы держите на даче инструменты?
— Какие?
— Ну, молоток, например, топор…
— А. чем ее убили?
— Молотком.
— Вот черт… Есть там, конечно, и топор, и молоток, но я не проверял, на месте ли они. Сегодня же к вечеру смотаюсь.
— И позвоните мне. Вот телефоны — рабочий и домашний. Звоните в любое время.
Супруга Лепницкого ничего нового Виктору Петровичу не сообщила. Держалась она уверенно, даже слегка надменно. Не церемонясь, закрыла дверь в смежную комнату, где размещались за двумя письменными столами ее помощница и кассир, указала Виктору Петровичу на стул и воцарилась, как на троне, в своем вертящемся кожаном кресле.
— Я только вчера узнала о трагедии, — заговорила она низким голосом, четко выговаривая слова.
Чувствовалось, что эта женщина привыкла быть на виду, привыкла, что с ее мнением считаются, к ней прислушиваются. Умная, волевая. И достаточно яркая. Внешность ее поражала буквально с первого взгляда: чуть изогнутый книзу тонкий, хищный нос, очень полные губы, покрытые темно-вишневой помадой, большие черные, глубоко запавшие глаза, коротко стриженные темные волосы. «Пифия!» — подумал Кронин.
Ему хотелось тотчас же встать и уйти, так неуютно было в ее присутствии. Казалось — заколдует, замордует… Живым не выберешься. Странные женщины ему встречались, однако, в последнее время. Начать с Галины. Как он сошелся с ней, он сам не понимал. Просто подпал под ее чары, да и только. Пожалуй, Лепницкий тоже околдован своей женой. Барахтается в паутине черной магии — и выбраться не может. Вот оттого и пьет.
Кронин поймал себя на том, что в упор смотрит на Лепницкую и ничего не говорит. Даже папку свою не раскрыл. Лидия Васильевна отвечала ему чуть насмешливым взглядом.
— Значит, только вчера узнали об убийстве Алины Шиманской, — промямлил он.
— Только вчера.
— Меня интересуют события, произошедшие на вашей даче во время майских праздников.
— А никаких событий не было. Просто все мужики передрались. И только.
— Из-за чего?
— Из-за банальной провокации. Вы уже знаете о наших милых шалостях?
Кронин кивнул. В глазах Лепницкой не было даже тени стыда. Напротив. Ее взгляд был настолько пронизывающим и откровенным, словно она и его приглашала присоединиться к этим их «милым шалостям».
— Ну, значит, знаете и о Светлане.
Кронин, не поднимая глаз, записывал ее слова в протокол.
— Светлана Прибыткова у нас генератор идей. Гениальная женщина! Была сначала манекенщицей, моделью, а теперь — директор-распорядитель модельного агентства. И денежку она умеет делать. Нигде своего не упустит. Бизнеследи зарубинского розлива. У нас ведь в Зарубинске официально малый бизнес отнюдь не процветает, а неофициально… Он уж давно не малый, а большой. Очень большой.
— А именно?
— Все. Больше — ни слова. Ничего не знаю, не вижу, не слышу, не скажу. Что вас еще интересует?
— Все.
— Все о Светлане Прибытковой или все обо всем?
— Обо всем, что, на ваш взгляд, может пролить свет на преступление.
— А вы, значит, так вот и будете записывать за мной в своих бумажках?
— Буду.
— Так не пойдет. Ну кто и что вам может рассказать в подобной обстановке? Вы приезжайте к нам на дачу…
— Непременно.
— Да-а?! И примете участие…
— Нет, не приму. У меня есть любимая девушка…
— И ее приводите. Мы всем найдем партнеров. Развлечетесь.
Лепницкая так явно издевалась над представителем закона, что Кронину хотелось влепить ей хорошую оплеуху.
— Не будем отвлекаться, — произнес он как можно более сдержанно.
— Но хотя бы чаем вас угостить вы мне позволите?
— Позволю.
Лепницкая прошла на своих шпильках к двери, открыла ее и коротко бросила кому-то:
— Рыжик, чаю подай.
И почти тотчас же с подносом в кабинет вплыла «рыжик» — одна из тех молодых женщин, что размещались в смежной комнате. Как видно, ей был известен ритуал приема гостей, и чай она заранее приготовила по собственной инициативе.
— Умница, — кивнула ей главный бухгалтер, когда «рыжик» — молодая, лет девятнадцати, светловолосая девушка — расставила на столе чашки и разлила в них чай. — Можешь идти, — проговорила Лепницкая и легонько шлепнула девушку по заду — точно так, как это мог бы сделать мужчина-босс.
Девушка вспыхнула и торопливо вышла, а Лепницкая бросила в высшей степени вызывающий взгляд на следователя.
«Вот оно что, — подумал тот, — теперь с вами все ясно, миледи».
Вслух же спросил:
— У Шиманской были враги?
— Конечно, — не задумываясь ответила Лепницкая, мы все враги друг другу.
— Ну не друзья же, в самом деле. Женщины все — соперницы, врагини, а мужики — самцы… Они тоже воюют друг с другом из-за самок. Мы прикрываем эти отношения дипломатичностью, воспитанностью, вежливостью, в силу того что мы цивилизованные люди. Но глубинная суть их враждебна! Попробуйте мне возразить.
— Да нет, не буду.
— С вами скучно беседовать.
— Я не беседовать сюда пришел.
— Ах да!.. Допрашивать. Совсем забыла. Вы красивый мужчина, а я при виде красивых мужчин становлюсь несколько рассеянной.
«Ну ей-богу, ведет себя как мужик», — едва не скрипнул зубами Кронин.
Он ненавидел женщин, которые шли в атаку на мужчин. Считал, что любить такую женщину — это скрытый гомосексуализм. Было в Лепницкой что-то неприятное. Эта ирония в каждом слове… Она шла не от самозащиты, вовсе нет. То были явный цинизм и неприкрытая бесстыжесть. Лепницкой нравилось шокировать людей. Она считала это признаком силы. Амазонка двадцать первого века… Но и помимо чересчур раскованного поведения, что-то в ней вызывало неприязнь. Чисто внешние факторы. А ведь она очень красива. Вот только… Глянцевой какой-то красотой. Как будто не живая женщина сидела перед Крониным, а кукла говорящая. Ухоженная, подтянутая, лицо поблескивает матово, как мрамор. Статуя. Мертвая субстанция. Да, она не живой человек. И пахнет от нее какой-то болотной гнилью. Знакомый запах!
— Можно вопрос несколько… личного характера? — произнес он, глядя в глаза этой надменной бизнес-вумен.
— О да, конечно, почему бы нет?
— У вас духи такие… Необычные.
— О-о! — расхохоталась она. — Вот уж и впрямь не ожидала. Что, хотите купить такие же своей малышке? Не советую. Ваша девушка, должно быть, этакая ромашка полевая. Ей пойдут больше сладкие духи, с запахом карамелек. А мои… Это — «Черная магия». И вам они не по карману.
Кронин шел из музея пешком и прокручивал в памяти встречу с Лепницкой. Духи… Те же самые духи! И вся эта манера поведения — вызывающе-наглая, как будто бы она хотела ему сказать: «Да, я убила. Но у тебя, плебей, кишка тонка меня поймать». Мотив? О, у нее мотив готовенький: все люди — враги друг другу. И на вопрос о молотке она ответила туманно:
