Поезд подошел к платформе, где сидела Миранда, и она устремила нетерпеливый взгляд в строну вокзала. Где же Флирт? Не бежит ли он там с книжкой в руке?
На другом конце вокзала Флирт увидел, что такси притормозило и медленно-медленно переползает через первого «лежачего полицейского» в длинной-длинной их гребенке.
— Быстрее, быстрее, — ворчал Троцкий, не поднимая глаз от книги. Он даже не заметил, что мы толком не отъехали от вокзала. Он открыл меня и торопливо глянул на титульную страницу, собираясь пролистать дальше.
В метро двери открылись, показывая Миранде пустой вагон. Он так и манил ее войти. Где Флирт? Она же опоздает… Может быть, он забыл о ней и не вернется.
— Подвеска хреновая, — притормаживая перед следующей преградой, сказал водитель словно бы в извинение, хотя никаким извинением тут и не пахло.
Флирт — боже, он был так дьявольски хладнокровен — вразвалочку подошел к такси. Нет, он правда будто прогуливался. Поравнявшись с открытым окном такси, он без видимых усилий вырвал меня из рук Троцкого. Троцкий злобно зашипел и налился краской. Он отчаянно дергал дверную ручку, но, как и во всех такси в наш век тотального недоверия, дверца была заперта с момента включения счетчика.
Миранда смотрела на дверь поезда. Поезда, на котором еще можно было успеть на работу. Но Флирт сказал ей «жди здесь» таким тоном, будто он и в самом деле вернется. Миранда решила дать ему шанс.
Флирт побежал обратно на вокзал. У расписания он ринулся прямо в толпу, которая все прибывала. Обычно на вокзале поток спешащих людей увлекает и сносит нас своим течением, но Флирт изо всех сил лавировал и держал нужный курс.
Как скотина. Как все эти скоты. Хороший парень, с ним так хорошо, а потом он уходит и больше никогда не возвращается. Под вагоном что-то зашумело. Миранда была уверена, что двери вот-вот закроются. Она может избежать хотя бы еще одной неприятности, может не опоздать на работу.
Флирт подошел к турникетам и осознал, что билет-то свой он уже использовал. Он видел поезд, стоящий у платформы. Прыгай, дурак, твердил я, прыгай через турникет. Но он колебался. Он не хотел или не способен был нарушить закон. Переложил меня в левую руку, правой полез в карман. Достав мелочь, принялся заталкивать ее в автомат.
Миранда привстала на цыпочки и вытянула шею, чтобы посмотреть — а вдруг, просто вдруг, один раз в жизни она ошиблась. Может быть, ей стоит пропустить этот поезд. Может быть, один раз в жизни приятный, симпатичный, порядочный молодой человек вернется?
Билет не выполз. «Сколько поездок» — светилось в окошке автомата. В раздражении Флирт ударил кулаком по кнопке «одна».
Шипение закрывающихся дверей было настолько громким и знакомым им обоим, что они оба уставились на поезд.
С билетом в одной руке и со мной в другой Флирт выскочил на платформу, но двери уже закрылись. Он устремился туда, где оставил Миранду. Состав двигался мимо него, уезжая со станции.
Никого. Он снова стал озираться. У него книга. Ее книга. А где она сама? Поезд уже на две трети проехал мимо Флирта, когда тот догадался посмотреть на окна. Он бежал рядом с вагонами и на мгновенье увидел ее. Миранда, прижимаясь к дверному стеклу; смотрела на него. Она казалась удивленной, что-то кричала, но мы ее не слышали, мы видели только оседавший на стекле пар от ее дыхания. Увы, разлука неизбежна. Флирт побежал быстрее, а Миранда быстро нарисовала «х» на запотевшем стекле.
Поцелуй! Она послала мне поцелуй! А может, ему? Флирт смотрел на «х» и на лицо Миранды за дверью, а потому врезался в табличку «Хода нет» в конце платформы так сильно, что заработал сотрясение мозга. Я вылетел из его руки и чуть не лишился страницы, затормозив о платформу.
* * *
Позднее тем же утром.
— АЛЛО! БИБЛИОТЕКА ШЕПЕРДЗ-БУША.
— Алло! Вы меня слышите?
— ОТЛИЧНО СЛЫШУ, СПАСИБО.
— Я тоже вас прекрасно слышу.
— ВОТ И ЗАМЕЧАТЕЛЬНО, ПРАВДА?
— Я просто имел в виду, если бы вы так не кричали…
— Я И НЕ КРИЧУ. ЧЕМ МОГУ ВАМ ПОМОЧЬ?
— Я по поводу книги. Называется «Занимаясь любовью», автор — П. Пеннигрош.
— АХ, ДА. ЭТА КНИГА. Я БЫ ОЧЕНЬ ХОТЕЛА ВАМ ПОМОЧЬ, НО, БОЮСЬ, ОДИН ИЗ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ-ДОЛЖНИКОВ УКРАЛ ЕЕ ВЧЕРА, ТАК ЧТО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ, КОГДА ОНА СНОВА У НАС ОКАЖЕТСЯ. НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО СКОРО.
— Украл? Вы знаете кто?
— ДА. ЗНАЮ.
— Вы можете мне сказать, кто это?
— ИЗВИНИТЕ, НО ЭТО БУДЕТ НАРУШЕНИЕМ БИБЛИОТЕЧНЫХ ПРАВИЛ.
— Боюсь, я забыл представиться. Констебль Вильмот, полицейский участок Шепердз-Буша.
— ДОБРЫЙ ДЕНЬ, КОНСТЕБЛЬ.
— В настоящий момент мы расследуем серию краж из библиотек. Ваша библиотека — всего лишь одна из нескольких сотен, которые, по нашим сведениям, она ограбила за последний год.
— ТАК Я И ЗНАЛА. ОНА МНЕ ВСЕГДА КАЗАЛАСЬ ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ.
— Вам будет приятно услышать, что мы нашли книгу, но подозреваемая может избежать ареста. По получении от вас информации у нас будут основания предъявить ей обвинение.
— ХОРОШО, В ТАКОМ СЛУЧАЕ ПОДОЖДИТЕ, ПОКА Я ПОСМОТРЮ В КОМПЬЮТЕРЕ.
Вертикаль страсти
Теория заговора
их обескураживает, а то и просто пугает. Засвидетельствовано, что, услышав современную версию сказки, в которой Принцесса отказывается выйти за незадачливого Принца, дети разражались бурными рыданиями.
Мы так хорошо и быстро усваиваем эту «конвенцию», что вряд ли кто-то из нас оспорит высказывание Ларошфуко: «Люди бы никогда не влюблялись, если бы никогда о любви не слышали».
Любовь, убеждают нас с детства, — это прекрасно; она скрепляет отношения, она дает защиту, она содержит в себе все, что только нужно человеку. Но она также лишает нас возможности властвовать собою, деспотично правит нами, несет с собой все, чего мы боимся. Возникает логичный вопрос: кому же она выгодна? Уж не тем ли страдальцам, которые приносят ей в жертву свою свободу, свое спокойствие, все остальные чувства и свое здравомыслие ради нескольких скоротечных мгновений экстаза?
Подсказку, мне кажется, можно найти у Теннисона, пожизненного придворного поэта, королевского поэта-лауреата, любимца правящих классов, официального выразителя чувств в викторианскую эпоху. Это он написал:
Уж лучше потерять любовь,
Чем вовсе не любить…
Ну, разве это не парадоксальная, чтобы не сказать абсурдная, позиция? Любое другое подобное занятие, притом абсолютно не связанное с отечественным футболом, при такой его характеристике почиталось бы за чистое безумие. Что за саморазрушительное, вредящее рассудку и психике упражнение! «Лучше»? «Лучше» стресс, страдания и отчаяние? «Лучше» разочарование, ощущение собственной никчемности и горечь поражения? Может быть, «лучше» быть неудачником — но «лучше» для кого? Вспомним, что Теннисон был рупором властей, пропагандировал в своих сочинениях официальную, одобряемую истеблишментом политику. Так что «лучше», скорее всего, для «них», а не для нас.
