за спиной.
Он застает меня преклоненным перед девчонкой, растерянным, распластанным, но говорит со мной так, будто не замечает этого.
Я коротко оглашаю Алисе цифру и поднимаюсь во весь рост. Никита Сергеевич довольно присвистывает:
– Здесь и твоей невесте на парик хватит!
– Дедушка, пожалуйста…
Алиса густо краснеет и опускает глаза в пол, перебрасывает волосы через плечо и начинает остервенело заплетать косу. Я угадываю ее смущение по тону голоса, жестам, напряженному повороту головы, поблекшему взгляду, и знание это пугает меня. Я чувствую ее так, словно мы близки… И от этого знания подкашиваются ноги.
Мой блуждающий взгляд задерживается на вязаных носках, сложенных на кровати. Оставляю реплику старика без ответа и деловито перевожу разговор в другое русло.
– Алиса, эти носки продаются?
– Да, – облегченно вздыхает она. – Ты хотел купить?
– Сколько здесь пар?
– Двадцать. Я связала для новогодней выставки-ярмарки, договорилась с организаторами…
– Я куплю все, – произношу решительно, посмотрев ей в глаза.
Алиса называет сумму за одну пару, а дед Никита, наблюдающий за нашим торгом, ее тут же удваивает.
– Дедушка, вы что такое говорите? Я хотела, наоборот, скидку сделать за оптовую покупку! – возмущается девчонка. Румянец ползет по ее щекам, затемняя веснушки на носу и скулах. Я хочу ей признаться, что пересчитал их все, пока она спала, но не решаюсь…
Рассчитываюсь с Алисой по тарифу, установленному Никитой Сергеевичем. Кладу деньги на стол и по-хозяйски забираю носки в охапку. Алиса суетливо открывает дверцу шкафа и достает подарочный бумажный пакет. Старик выуживает очки из нагрудного кармана, надевает их на нос и важно пересчитывает купюры.
– Молодец, Романыч! Муж-и-ик! – Никита Сергеевич довольно причмокивает, поглядывая на сконфуженную Алису.
– Алиса, собирайся, поедем в торговый центр за новой курткой и телефоном, – мой голос звучит ультимативно. Ловлю себя на мысли, что боюсь ее отказа.
– Зачем, Богдан? – Девчонка удивленно хмурится. – Я могу купить себе одежду одна, без сопровождения. Все благодаря тебе… – кидает взор на пакет с вязаными изделиями.
– Здесь не хватит на телефон, – бросаю взгляд на Никиту Сергеевича, застывшего с купюрами в руках возле письменного стола. Его глаза через толстые стекла кажутся огромными.
– Конечно, не хватит! Я пересчитал! – отрезает он. – Не дури, Алиска, собирайся и поезжайте! – приказывает дед, протягивая девчонке деньги. – В телефонах ты не разбираешься, Романыч подскажет, посоветует, правильно я говорю? – Старик переводит взгляд на меня.
Я активно киваю, схватившись за поддержку деда Никиты, как за соломинку. Алиса с недоверием оглядывает нас двоих, затем произносит, вымученно вздохнув:
– Хорошо, поедем.
Алиса отворачивается и смотрит в темное окно, на едва различимые в лунном свете силуэты домов и деревьев. Неужели мы так и будем молчать? Я чувствую ее смятение и неуверенность. Очевидно, девчонка привыкла принимать решения взвешенно, а я ворвался в ее устоявшийся мир с предложением о покупке по завышенной (на ее взгляд) цене.
– Алиса, не делай этого, – хрипло шепчу, скользя взглядом по шелку темных длинных волос, небрежно лежащих на плече девчонки.
– О чем ты? – она взволнованно отвечает, повернувшись в мою сторону.
– Не продавай волосы.
– А тебе какое дело до этого? – усмехается Алиса. Ее шутливый, почти пренебрежительный тон отзывается внутри ощутимым уколом.
– Если тебе нужна помощь, скажи. Я…
– Богдан, у меня хватает житейских забот: крыша прохудилась, да и моей тете требуется дорогостоящее лечение, – в ее голосе появляется резкость. – По-моему, выбор очевиден.
– А если тебе предложат отдать почку, руку или другое? Продать себя, – говорю это чуть слышно и встречаю ее горящий возмущением взгляд.
– Не говори глупостей. По этой причине я отказалась работать в гостинице. Мне есть что терять, – она вскидывает подбородок, сверкнув взглядом гордых изумрудных глаз.
– Прости… Тебя хочется защищать, – отвечаю не своим голосом.
– Не забивай голову, Богдан. Думай о свадьбе, а не о глупой деревенской девчонке… – Алиса произносит слова так мягко и убедительно, что ей хочется верить.
– Прекрати так говорить, – обрываю ее. – Ты замечательная, слышишь?
– Богдан, перестань… Я обычная, такая же, как все. Не нужно мне помогать, я справлюсь. – В голосе девчонки появляются нотки раздражения, а во взгляде – невыразимая тоска.
Упоминание Алисой свадьбы пробуждает в памяти эпизод с «подарком» Аллочки. Не помню, чтобы раньше она выкупала волосы у своих клиенток.
– Алиса, какую процедуру Алла подарила Любе?!
– Я не хочу отвечать, – лепечет она. – Пожалуйста, Богдан, давай закроем эту тему…
– Скажи правду, Алиса. Мне очень важно знать, – смеряю ее строгим взглядом.
– Антицеллюлитный массаж. Ты же видел, какая Любаня полная? – тараторит Алиса. – Люба занимается танцами в сельском доме творчества, худеет… Очевидно, твоя невеста посчитала, что именно такая процедура ей нужна. Я думаю, что… Богдан, прошу тебя, смотри на дорогу… – девчонка складывает руки на груди.
Крепче сжимаю руль Бэна, вонзившись взглядом в туманную синеву деревенской ночи. Светло-желтый луч повисшего месяца освещает блестящие испуганные глаза Алисы.
– Все хорошо, Алиса, не бойся, – отвожу взгляд, стремясь поскорее избавиться от растворяющей сердце слабости…
Я готов стонать от досады и стыда за Аллу. Неужели она обладает редкостным талантом одновременно дарить подарки и унижать человека? Снежинка недоверия к любимой девушке, вместо того чтобы растаять, превращается в снежный ком. Хотя… разве мама Аллы не занимается только этим: манипулирует, унижает, контролирует.
Прячу негодование за маской вежливости: меньше всего я хочу обсуждать с Алисой Аллу.
Алиса устремляет взор в темное окно, наблюдая за пролетающими мимо заснеженными полями. Она сворачивается в клубок и подкладывает толстый вязаный шарф под голову, и этот простой душевный жест наполняет мое сердце странным трепетом. Мне хорошо рядом с ней молчать. Я не лезу из кожи вон, чтобы понравиться Алисе. Присутствие девчонки превращает вычурный роскошный салон старины Бэна в домашний уютный кокон.
Вдали виднеются огни города. Они раскрашивают темно-синее деревенское небо желто-оранжевыми красками.
Алиса ерзает на месте и хихикает.
– Богдан, а почему Любаня назвала Мирослава любителем пельменей?
Ее неожиданный вопрос растворяет повисшее между нами безмолвие. Я улыбаюсь в ответ на милую улыбку девчонки, отбросив тот факт, что она вызвана воспоминанием о Боголюбове.
– На нем были носки с пельменями. Боголюбов – редкостный модник. Носки с перчиками, уточками, печеньками – лишь малая часть его эксцентричных образов.
Мне кажется, даже старина Бэн урчит громче и греет сильнее в ответ на ее звонкий смех. Почему от мысли, что ей может нравиться кто-то, ревность скручивает внутренности тугим узлом? Она не моя, черт возьми! И я ничего не знаю о ней…
– Он смешной, – произносит Алиса после небольшой паузы. – И симпатичный, – стыдливо опускает глаза.
Мне хочется выть от
