жалуется на Попова – талантливого механика, не вышедшего на работу по причине запоя, а я думаю о пропавших экспедиторах. И об Алисе… Черт!
Капустин приходит вовремя. Замечаю его высокую плотную фигуру на входе в кафе. Администратор провожает майора к моему столику и оставляет нас. Я здороваюсь с Капустиным и разливаю по чашкам горячий чай. Он неуклюже стаскивает куртку, снимает шапку и садится напротив меня.
Сведения об экспедиции я нашел в открытом доступе одного из поисковиков. Протягиваю Олегу Анатольевичу распечатки, сопровождая просьбу обещанием:
– Я не останусь в долгу, товарищ майор. Мне очень нужно знать правду об этой операции.
Капустин вынимает из борсетки футляр, аккуратно надевает очки и принимается за изучение бумаг, не сказав ни слова. Тишину нарушают шуршание страниц и шумное дыхание Олега Анатольевича. Я нервно отхлебываю чай, ожидая вердикта майора.
– Поставьте мне задачу, Богдан Романович, – наконец произносит он, устало прищурив свои небольшие карие глаза. Сняв очки, он протирает их и водружает на нос обратно. – Что конкретно вы хотите узнать?
– Причиной гибели членов экспедиции послужило обрушение горной породы в месте раскопок. На самом деле никакого обрушения не было – нам удалось добыть геологическую экспертизу, опровергающую эту версию.
– Нам? – уточняет Капустин, медленно размешивая в чашке сахар.
– Дочь пропавшего начальника военно-археологической бригады ведет собственное расследование, – важно добавляю я.
– Вам известен закон о сроке давности привлечения к ответственности? – сложив руки в замок, произносит майор.
– Неужели ничего нельзя предпринять? Понимаю, что, скорее всего, эти люди мертвы, и те, кто избавился от них, – на свободе, но…
– Подождите, – перебивает меня Капустин, призывая жестом замолчать. – Если предполагаемое преступление тянет на пожизненное заключение, срока давности нет. – Майор листает бумаги и пальцем тычет в список пропавших без вести. – Двадцать пять человек. Умышленное преступление в отношении такого количества людей заслуживает максимального срока. При условии, если причастность заказчиков экспедиции будет доказана.
Капустин вдавливает ногтем большого пальца в строчку с указанием ведомства, организовавшего экспедицию.
– Богдан Романович, я заберу бумаги, вы не против?
Не знаю, радоваться мне или расстраиваться? Как Алиса воспримет новость? Станет ли бороться за правду, какой бы горькой она ни была?
– Да, конечно, – отстраненно отвечаю майору, замечая в его глазах огоньки нескрываемого интереса. – Что вы намерены делать?
– Проверю архивные документы. Сдается мне, дело будет под грифом секретности. Если помните, в конце девяностых годов вопрос о борьбе с терроризмом стоял особенно остро. Я позвоню вам, Богдан Романович, – кивает майор утвердительно.
Мы тепло прощаемся и расходимся.
Время стремительно утекает. Вечер мягко опускается на город, приближая встречу с Алисой… Теперь я знаю точно, что эта встреча не последняя.
К вечеру небо затягивается туманной моросью. Мороз усиливается, превращая мягкий пушистый снег в колкий рассыпчатый хрусталь. Я мчусь по дороге к выезду из города, а из-под колес Бэна летят желто-серые брызги раздавленного снега.
Освещенный участок городской трассы кончается поворотом на сельский проселок – темный, узкий, заросший высокими елями с шапками снега на верхушках.
Саврасова – Степной – Калинина – Озерная. Безошибочно сворачиваю в темные переулки, сохранив в памяти маршрут до ее дома.
Въезжаю на Озерную, издалека заметив белый дым, струящийся из крыши дома Алисы. Таким же едва уловимым дымком слабость заползает под мою броню учтивости и самообладания, воспламеняя внутри искру.
Алиса ждет меня: калитка не заперта, дорожки расчищены от снега и посыпаны песком, в окнах горит неяркий свет. На негнущихся ногах ступаю по деревянным ступеням крыльца и стучусь в дверь.
Никита Сергеевич кряхтит за стеной и громко шаркает, торопливо следуя к входной двери. Присутствие старика наполняет душу облегчением, при нем я вряд ли потеряю контроль над собой…
– Заходи, Романыч! – Приветствие деда Никиты звучит бодро. Он крепко сжимает мою протянутую ладонь, жестом приглашая войти. На его шее болтается веревка с привязанными к ней за дужки очками. Старик снимает окуляры и прячет в карман, как надоедливую и бесполезную вещицу.
– Поможешь мне, раз пришел, – важно сообщает Никита Сергеевич. Его просьба звучит ультимативно. – У меня нарушение сумеречного зрения, Романыч. Надеюсь, ты не откажешь старику… – заговорщически произносит он, не забывая прихрамывать и покряхтывать.
– Никита Сергеевич, конечно, помогу! – спешу успокоить старика. Как же я рад его присутствию!
Вешаю куртку на знакомый крючок и прохожу в уютную гостиную с пылающим камином. Потрескивающие поленья источают запах хвои и костра, окуная в воспоминания о единственной проведенной в этом доме ночи…
– Проходи в комнату, Богдан, – дед протягивает мне сантиметровую ленту.
– Что нужно сделать? – спрашиваю, разглядывая предмет в руках. Озираюсь в поисках хозяйки дома и через секунду застываю с открытым ртом…
Алиса стоит посередине комнаты с распущенными волосами. Она заканчивает расплетать вторую косу и проводит по волосам расческой.
Очевидно, мой оглушенный, дезориентированный вид наталкивает ее на мысль о немедленном объяснении, потому что Алиса начинает сбивчиво тараторить:
– Добрый вечер, Богдан. Помоги дедушке измерить длину моих волос… Надеюсь, тебя не затруднит моя просьба?
– Цифры расплываются, сынок, – томно вздыхает старик, суетливо перетаптываясь с ноги на ногу. – Ничего не разберу, а твой шоколадный торт затребовал данные…
– Не понимаю, Алиса, что происходит? – сухо произношу я, чувствуя, как на поверхность сердца опускается ледяная снежинка недоверия к Алле.
Алиса отбрасывает длиннющую копну за плечи, удивленно вскидывает темную бровь и, судорожно облизав нижнюю губу, произносит:
– Алла предложила мне продать волосы.
Алиса взволнованно вздыхает, а я уже ничего не соображаю, скользя взглядом по ее дрожащим ресницам, заалевшим гладким щекам и кончику языка, мимолетно мазнувшему розовую нижнюю губу…
– Она сначала подарила мне сертификат, но потом передумала и посоветовала более выгодное вложение. Меня коротко подстригут, а из волос изготовят парик.
Мне кажется, Алиса виновато отводит глаза, будто сомневается или ищет поддержки в моем лице. Я молчу и как дурак пялюсь на роскошные длинные волнистые волосы, спускающиеся почти до колен. Девчонка краснеет под моим взглядом, нервно накручивая прядь на палец.
– Так что, как мне лучше встать? – спрашивает она.
Я не знаю, как лучше… Черт, лучше мне провалиться сквозь землю.
Никита Сергеевич гремит посудой на кухне, пренебрегая своими обязанностями опекуна.
Я касаюсь волос Алисы, вдыхаю их запах, чувствуя, как слабость и дрожь проникают в каждую мышцу. Опускаюсь на колени за спиной девчонки, двигая долбаной сантиметровой лентой по ее волосам. Украдкой, словно вор, перебираю пальцами шелковистые каштановые пряди не принадлежащей мне девушки…
– Из Алискиных волос можно и два парика сделать, правильно я говорю, Романыч? – я вздрагиваю от бодрого голоса деда Никиты, внезапно выросшего
