— Кончай прикалываться, Юленция. Естественно, переходников как грязи, но толку… — состроил кислую мину непроходимый меланхолик.
— Так не сиди словно пень, ищи варианты! — разозлилась я.
— Я ищу, — буркнул он, сохраняя положение пня, хлебающего пиво.
Тут в дверь позвонили. Двенадцатый час — несколько поздновато для визитов… я никого не приглашала… Кто бы это мог быть?.. Звонок повторился. Открывать или не открывать — вот в чем вопрос!.. Александр, напружинившись, как пума, совершил бесшумный скачок и махом очутился в прихожей. Я последовала за ним, в очередной раз натыкаясь на мебель и набивая себе синяки и шишки.
Не видно было ни зги, лишь дверной звонок беспрерывно верещал.
— Кто там? — задушенным от испуга голосом спросила я.
— Юля, открой, это я, Надя.
— Она не одна, — шепотом сообщил Саша, отлипая от глазка и подпуская меня к смотровому устройству.
Рядом с Красновой на площадке топтались ее супружник и незнакомый человек, похожий на бурого медведя — шатуна: плечи широкие, но покатые, а сам настолько могучий, что лохматая шевелюра упирается в потолок. Впрочем, глазок сильно искажает изображения, в нем все выглядят по — уродски, как в комнате смеха…
— Надюша, а мы уже спим, — промямлила я и сымитировала зевок. — Приходи завтра.
— Какое «завтра»? Ты издеваешься? — зарычал Жека. — Открывай сейчас же!
Медведь потеснил его, придвинулся к двери вплотную, отчего линза глазка максимально увеличила его без того не мелкий нос.
— Юлия Владимировна, давайте поговорим, как цивилизованные люди, вам ничего не угрожает, — узнала я бас Маркела. — Мне необходимо выяснить некоторые подробности…
— А вам не кажется, что это неэтично: беспокоить людей по ночам?! — решила я покачать права.
— Если бы не чрезвычайные обстоятельства, вас бы никто не потревожил.
Дверная ручка задвигалась вверх — вниз.
— Эй, что вы делаете?! Не вынуждайте меня вызывать милицию, — предупредила я.
Но визитеры не понимали хорошего отношения: ручка задергалась еще активнее. Я позвала темноту:
— Гринечка, милый, подай — ка мне телефонную трубку, пора позвонить в дежурную часть и вызвать наряд милиции!
— Дура, только посмей позвони, — неприязненно, с угрозой, бросил Женька. — Сама потом будешь полжизни разбираться.
— Нет, ну это нормально? Приперлись среди ночи незваные гости — и меня же дурой называют…
Надя выразилась вежливее, но от этого смысл сказанного не изменился:
— Перестань выделываться, Юльча, не смешно. И ты, и мы знаем, что никакого Грини в твоей квартире нет.
— Как это нет? — не сдавалась я. — С чего это ты взяла, что его нет?
— С того взяла, — улыбнулась Надя. — Мы с ним полчаса назад встречались. Грин преспокойно чалится на даче и говорит, что забыл, когда видел тебя в последний раз. Нет, ну зачем было гнать эту волну: «Он долго боролся с чувствами… он осознал»? — ехидно процитировала она мои реплики из недавнего телефонного диалога. — Кого ты собралась наколоть, Малиновская?
Стыд обрушился на мою голову, как из вулкана, обжигающей лавой. Стало невыносимо жарко. Я села на пол и закрыла лицо ладонями. В висках пульсировало, в груди клокотало. Да, я действительно завравшаяся дура…
— Юлия Владимировна, в наших общих интересах сделать так, чтобы Борис Лаврентьевич ничего не узнал о данном досадном инциденте, — вновь вступил в переговоры громила Маркел и нажал на дверную ручку. — Отпирайте живо!
Сашка, вцепившись в меня, твердил:
— Не вздумай! Не открывай!
Я и не шевелилась и тем не менее почти физически ощущала, как рушится моя жизнь, разваливается на куски устойчивый привычный мир. Ничего не осталось — ни дружбы с Красновыми, ни элегических воспоминаний о любви с Гриней, ни доброго имени, ни покоя, ни порядка. Один сплошной позор.
— Все из — за тебя! — замахнулась я на фотографа. — Втянул меня в свою гиблую, гнилую аферу!
Он перехватил мой кулак и стиснул кисть руки так, будто хотел переломать пальцы.
— Пусти! — еле слышно пискнула я.
— Пущу, только не открывай им дверь!
— Нет, открою!
Сорвавшаяся с моих губ угроза оказалась роковой. Папарацци рухнул на меня и зажал мне рот и нос настолько крепко, что дышать стало нечем. Задыхаясь, я замычала и бешено замотала головой, очки отлетели в сторону. Троица пришельцев на лестничной площадке услышала нашу возню и насторожилась. Надя встревоженно позвала меня по имени, Краснов надавил на! кнопку звонка, Маркел опять стал дергать ручку над автоматическим замком.
— Юльча, что происходит, с кем ты? Ну, признайся: может, тебя держат в заложницах? — окончательно переполошилась Надежда. — Шайссе, надо взломать дверь, пока ее не прикончили!
Голос Надежды придал мне решимости, я изловчилась, вывернулась и заехала локтем Анисимову по не вполне зажившему носу. Фотограф взвыл и отшатнулся: удар получился прицельным, точным и наверняка весьма болезненным. Пользуясь тем, что противник обезврежен, я принялась вертеть замок, но что — то в нем разладилось, заклинило, да и мои пальцы тряслись — и мне никак не удавалось открыть дверь.
— Черт! Черт! — Меня тоже, как и замок, заклинило на одном слове.
Паук — папарацци оправился, сграбастал меня, как муху, и оттащил от двери.
— Не смей! — зашипел он. Захватом ноги резко подсек мои колени, повалил на пол и сел сверху на живот.
Кровь из его разбитого носа закапала мне на лицо, потекла прямо в рот. Я сплюнула, но ощущение солоноватого, железистого вкуса крови вызвало рвотные судороги. Корчась, я хватала воздух ртом и подвывала на разные лады: «Ам — ау!»
— Крепись, Юльча, сейчас мы тебя спасем, — пообещала Надя, и в тот же миг дверной косяк затрещал под натиском стамески или лома: чего — то крепкого, металлического и скрежещущего.
Паук отпустил меня, но от ощущения общей помятости и униженности я даже не попыталась встать на ноги. Наоборот, свернулась калачиком на боку, стиснула зубы и губы и крепко зажмурилась. И по ту и по эту сторону двери находились предатели. Я не желала с ними разговаривать, но отчетливо слышала, как трещит дверь. Подлый папарацци бестрепетно перешагнул через мое безучастное тело, и что — то захрустело под массивной подошвой его кроссовки. «Очки, — догадалась я. — Он раздавил их!» Хрупкая оправа треснула, как яичная скорлупа…
— Прости, я не хотел. — Анисимов наклонился и поцеловал меня в щеку возле уха, еще раз измазав липкой кровью. Потом вздохнул:
— Надолго не прощаюсь, Юленция. Обещаю, мы скоро увидимся, и все будет хорошо.
Он протопал в комнату. Клацнули балконные задвижки, и в прихожую потянуло сквозняком. Дверь продолжали выламывать, а она не поддавалась. Все это было невыносимо, как дурной сон. Я заставила себя подняться. Включила свет в коридоре и в комнате и тотчас ослепла от его яркости. Вообще, близорукий человек без очков абсолютно беззащитен: как летучая мышь на полуденном солнце, — голыми руками поймаешь…
