— Голубцы вам, Таисия Прокопьевна, удались на славу, — хвалил угощения Санька, наворачивая за себя и за меня.
— Кушай, сынок, на доброе здоровьичко, — с умилением взирала на него тетушка. — Мне нравится, когда мужчины хорошо кушают! Гляжу, и сердце петухом поет!
— Чего кушать на сухую?! Наливать пора, — рассудил дядя Федя, откупоривая вторую бутылку водки.
— Гриня, пойдем домой, — сказала я, поднимаясь из — за стола, и чуть не обронила очки в тарелку. Это был симптом того, что я основательно набралась.
— Понял, — безропотно отозвался папарацци на чужое имя, но схватился за рюмку и поклонился. — Спасибо вам за гостеприимство! Рад был познакомиться! Чай, не в последний раз видимся!
— Дочка, это не Гриня, а Саша, — шепотом подсказал мне папа и, повысив голос, во всеуслышание предложил: — Александр, может, вы с Юленькой завтра к нам на обед придете? Посидим, потолкуем не спеша, борща похлебаем, горилки попьем. Ты как, Санек, а?
— Я — без вопросов!
— А там и на свадьбе погуляем, — озвучила невысказанную, но витавшую в воздухе мечту тетя Варя. — Жениться полагается на Покрова, когда урожай собран. В старину девки так и сказывали: «Матерь пресвятая Богородица, покрой землю снежком, а меня — женишком»… Вы все сроки пропустили. Эх, молодые, никаких — то вы обычаев не знаете, живете как нехристи — всему учить надобно!..
…Мой монгольфьер летел невысоко, так, что мне были отчетливо видны лужи с крошевом льда и в просветах между ними — растрескавшийся асфальт. Сухая трава на газоне серебрилась инеем, он вспыхивал, переливался в неярком сиянии фонарей и автомобильных фар. Александр болтался в корзине «монгольфьера» бесплатным приложением, отягощая воздухоплавательный аппарат и не позволяя воспарить над землей и оглядеть сверху как следует прелесть поздней осени. Мне приходилось задирать голову, чтобы созерцать не его, а тонкий, полупрозрачный серпик луны, ущербной, как моя молодость.
— Юленция, чего надулась?.. Я что — то не то сделал? Не то сказал? — отвлекал меня Саня.
— Листья почти совсем облетели… — бормотала я. — Голо, уныло… За что Пушкин любил осень и болел весной?! Я его не понимаю…
— Да и пес с ними, с Пушкиным! На следующий год новые листья распустятся, — утешал меня фотограф.
— Нет, так — то мне безразлично: осень или весна, — вздыхала я. — Я больше всего люблю ночь. А ты что любишь?
— Мне все равно, честно говоря. Почему ты спрашиваешь?
— Ну, просто… Просто ночь всегда обещает… и всегда разочаровывает… но все — таки… в ней есть романтика.
— Не выдумывай, Юлька! — одернул меня Саня. — Ты, похоже, крепко напилась.
— Можно подумать, ты трезвый.
— Со мной как раз все в порядке, я бы мог еще выпить… и немало… Юленция, а ты не такая простая, как мне показалось с первого взгляда.
— Угу, я — неброская, ко мне надо сначала приглядеться, привыкнуть. Я вообще выигрышней смотрюсь в камерной обстановке. Только вот смотреть некому… — под конец фразы взгрустнулось мне.
— Как это некому? А я на что?! — воспрянул душой фотограф. — Юлечка, кисонька, давай возьмем бутылочку, хотя бы четок?
— О-о, — взвыла я, отцепляясь от его тяжелой, приземленной руки. Но было поздно. Мой «монгольфьер», выстуженный чуждым Александром Анисимовым, спикировал и совершил вынужденную посадку на асфальт. Я сочла необходимым напомнить фотографу, что он напросился ко мне всего на одну ночь: — Сань, ночь давно прошла и иссякла. Тебе пора уходить.
— Ну не могу же я уйти сию секунду? — нашелся он. — А кто проводит тебя до дому?.. Вдруг бандиты? И потом, мне надо проверить электронную почту, поступившую на адрес « [email protected]».
— Договорились, — кивнула я, — проверишь и вали.
— Ты забыла? Нас же твои родители пригласили завтра на обед?!
— Не нужно затевать никаких обедов!
— Почему? Лично мне твои родители понравились: они такие здравые, реальные. Я им вроде тоже понравился…
— Понравился не понравился, это не влияет! Не забывайся: мы с тобой чужие люди, ты мне никто! И не стоит вводить порядочных, доверчивых людей в заблуждение! Хватит, мы без того заигрались и окончательно заврались!..
— Кто заврался? — возмутился Александр. — Я не врал. Я к тебе по правде хорошо отношусь… Знаешь, мне еще никто, кроме мамы, не покупал обувь с одеждой и не стирал джинсы. Ты — первая!
— О, как трогательно! — засмеялась я. — Прямо рыдаю от счастья!
В чем разница между любимым и нелюбимым мужчиной? О любимом хочется знать все: каким он был в детстве, каким станет в старости, что ему снится, чего он боится, чему радуется… Ты млеешь, когда он молчит, и ликуешь, когда он говорит. И если он далеко, ты все равно млеешь, потому что приближаешь его к себе силой воображения, сканируешь его биополе интуицией, стараясь догадаться, хорошо ему сейчас или плохо. Поэтому Гриня всегда со мной, а Сашка, до которого не сложно дотронуться рукой, остается где — то за пределами смысла. Если бы он исчез в данную минуту, я сочла бы это за благо и никогда бы о нем не вспомнила. Но такова ирония судьбы: близких людей она отнимает, а чужих, ненужных подсовывает…
— Юлька, Юльча, Юленция, — теребил мою руку Сашка. — Все будет ништяк, все будет просто зашибись, обещаю!.. Вот солью снимки, и тогда мы с тобой разгуляемся…
— Послушай, мне ничего от тебя не надо, у меня все есть. Проверяй почту и ступай своей дорогой!.. Имею я право отдохнуть от тебя?!
Кажется, я говорила доходчиво, бесстрастно, четко, будто писала инструкцию по применению, но Саша почему — то не врубался, и мой монгольфьер от досады чуть не распластался по обледеневшему тротуару.
— Не переживай, Юленция, отдохнешь. Но сначала выпьем!
— Чего?
— Того!.. — заулыбался фотограф. — Не беспокойся, я не прошу у тебя денег, своя заначка имеется. Надеюсь, ты не выкинула старые кроссовки?
— Вроде нет… я ничего не выкидывала.
— Тогда бежим быстрее. — Александр крепко ухватил меня под руку и начал свой марафонский бег.
В прихожей он с повышенным энтузиазмом вырвал стельку из своей прохудившейся кроссовки, извлек из — под нее слежавшиеся сотенные ассигнации и, выхватив у меня ключ, побежал в супермаркет «Аллегро». Я, не раздеваясь, прошла в комнату, настроила мигающий автоответчик на громкую связь и услышала вальяжный басок: «Э — э — э, Юлия Владимировна, здравствуйте. Вас беспокоит помощник Бориса Лаврентьевича Крымова. Меня зовут Маркел. Убедительно прошу связаться со мной по телефону 8–913–914–83–67».
