семье прекрасным представлением Диланов на светских мероприятиях. И я видела, что это ей нравилось. Она будто бы нашла себя.
С каким же упоением она подбирала себе новые платья и изучала все новости, чтобы в нужном случае иметь возможность поддержать разговор на любую тему. Алес была гордостью Диланов. Их лицом.
Естественно, ее одаривали всем, чем угодно. Алес гордость этой семьи и о работе не могло быть и речи.
Диланы всегда говорили, что у них две дочери и они всячески пытались относиться к нам с Алес одинаково. То есть, для нас были равные условия. Если Генри не хотел, чтобы Алес работала, точно так же он запретил работать мне, сказав, что и так даст мне все, что я захочу.
Наверное, стоит уточнить, что при всех их попытках и желаниях, относиться к нам одинаково у Диланов ничего не получалось. Алес их родная кровь, а я все так же чужачка, из-за которой их единственная дочь провела десять лет в детдоме.
Они никогда не позволяли себе прямо говорить об этом или вообще какими-либо другими способами выказывать подобное, но все же эмоционально это чувствовалось. Да и некоторыми ситуациями тоже.
Порой мне хотелось, чтобы они прямо сказали, кем я являюсь для них. Было бы лучше, если бы Диланы прямо и без утайки на словах подробно выказали весь негатив. После этого я не стала бы их ненавидеть. Я ведь и так все прекрасно понимала. Просто спектакль прекратился бы.
Но, нет, он продолжался, а я от этого чувствовала себя еще хуже. В основном виноватой и обязанной, ведь в мире, где я вообще никому не сдалась, они хотя бы для вида пытались меня любить.
Касаемо работы — это все тот же спектакль. У меня нет запаха и в офисе я бы точно не отвлекала бы альф. Но Диланы не желая выказывать разницу между мной и Алес, решили отказать мне. Это их право. Но я не тешилась надеждами и понимала, что в этом доме я лишь обуза. Тут я никому не нужна.
Поэтому, пусть и тайно, но работала, ведь ровно в девятнадцать намеревалась покинуть этот дом.
Пусть мне об этом не говорили, но, думаю, этого желали все.
— Я пойду в душ, — я зашла в ванную и открыла шкаф, собираясь достать оттуда полотенце. — Потом хочу пойти прогуляться.
— Куда? Уже восемь вечера. Не забывай о том, что омегам не достигшим девятнадцати лет, после одиннадцати нельзя находиться вне дома. Во всяком случае, без присмотра. Попадешься патрулю и тебя отправят в участок.
— Я вовремя вернусь.
Мне жизненно необходимо покинуть этот дом. Хотя бы на пару часов.
Я привыкла гулять в одиночестве. Чаще всего или просто бесцельно ходила по улицам, или сидела на лавочке в парке. Слушала музыку в наушниках и пила кофе. Иногда читала. В последнее время часто изучала брошюры из разных университетов, хоть и для себя уже решила, куда буду поступать.
Эта моя прогулка не отличалась от множества предыдущих. Разве что тем, что эмоционально меня раздирало на части. И легче не становилось.
Я постоянно думала про Брендона.
И вот, как так получилось, что я влюбилась в такого мудака? Разве хороших парней нет?
К сожалению, я об этом думала часто. Сегодня — в особенности.
Я вспоминала о тех годах, которые я провела в доме Диланов, как их дочь. То есть, до появления Алес. Думаю, на уровне инстинктов братья всегда чувствовали, что я им чужая, поэтому такой близкой связи, как позже у них образовалась с Алес, у меня с братьями никогда не было.
Но все же они ко мне относились хорошо.
Хорас носил мне конфеты, Дастин помогал мне учить уроки, а Лойд постоянно играл со мной. Учитывая то, что Лойд теперь таскал меня за шиворот толстовки и всячески унижал, трудно поверить в то, что некогда он был мне не только братом, но и вообще лучшим другом. Мы с ним вместе проводили чуть ли не целые сутки. Вместе бегали по саду и он ради меня лазил по деревьям, чтобы сорвать яблок. Мы строили целые замки из мебели и одеял, после чего играли в королевства. Мы вообще много чего делали и Лойд каждый раз мне потакал.
Я тогда была еще совсем мелкой, но тоже пыталась помочь братьям. Прикрывала их перед родителями. Если они из-за репетиторов или тренировок пропускали ужины, я носила им еду. К каждому их дню рождения готовилась с особой тщательностью, пытаясь подобрать тот подарок, который им точно понравится.
То есть, тогда для меня понятие семьи было полным. Многогранным. И я была ее частью. Со всеми своими братьями я ладила.
Вернее, со всеми кроме Брендона.
Он меня вообще не воспринимал. Никогда. Мог сказать, чтобы я свалила. Или, чтобы за столом не садилась рядом с ним. Брендон никогда не принимал от меня подарков. Даже те, которые я готовила к его дню рождения. Печенье, которое я дарила ему на «День Брата» он вовсе выбрасывал. Открытки мял. Формировал с них комки и играл ими в баскетбол. Бросал их в вазу, доставал и опять бросал. Когда ему надоедало, он мои смятые открытки выбрасывал в мусорку.
И ему было глубоко плевать, если я, наблюдая за этим, начинала плакать.
Я никогда не могла понять, почему он относился ко мне так. Что я ему сделала? Но, тем не менее, пыталась наладить отношения и с Брендоном. Вот только, становилось лишь хуже. В детстве он был похож на дикого волчонка, который был готов загрызть меня, если я подойду хотя бы на шаг ближе того расстояния, которое он позволял. Хотя, порой мне казалось, что Брендон желал, чтобы я вовсе исчезла.
Родители такого его поведения не одобривали. Они часто разговаривали с Брендоном. Порой отец часами сидел с ним и раз за разом повторял, что я его сестра и относиться ко мне стоит соответственно.
Брендон мрачно и молча слушал. Не произносил ни одного слова, но на него подобные слова никаким образом не влияли. Вообще. В итоге родители стали его наказывать. Например, могли на сутки лишить еды и запереть в комнате. Уже от такого мне стало жутко. На самом деле, я вообще не хотела, чтобы родители вмешивались в наши взаимоотношения. Я желала самостоятельно их наладить, но, поскольку Брендон и при них меня открыто унижал, родители на такое глаза не закрывали.
Я прекрасно
