всегда дерьмово утешал людей. – Все закончилось. У всех все хорошо, кроме говнюка с пистолетом. Хотя, похоже, сегодня стоило прихватить из дома пуленепробиваемый жилет.
Мое тело завибрировало от ее сдавленного смеха.
– Это шутка, мистер Ларсен?
– Наблюдение. Я не…
– Шучу, – закончила она. – Знаю.
Мы еще немного посидели в машине «Скорой», наблюдая за работой полиции, и я пытался подавить свирепую жажду защищать ее, переполнявшую грудь. Я защищал всех клиентов, но здесь было другое. Нечто более инстинктивное.
Одна часть меня хотела оттолкнуть ее подальше, а другая – затащить в объятия и оставить себе.
Только я не мог.
Бриджит была слишком юной, слишком невинной и слишком недоступной, и мне следовало об этом помнить.
Что-то изменилось в вечер моего выпускного. Возможно, свою роль сыграла общая травма или добровольный рассказ Риса о прошлом, но наш давний антагонизм превратился в нечто иное – оно не давало мне спать по ночам и сводило с ума бабочек в животе.
Это была не совсем влюбленность. Скорее, влечение в сочетании с… Любопытством? Восхищением? В любом случае происходящее нервировало, потому что в списке моих потенциальных худших идей на второй строчке стояло «сбежать и оказаться похищенной». А «воспылать неплатоническими чувствами к телохранителю» – под номером один.
К счастью, из-за плотного графика в Нью-Йорке я едва успевала дышать, и мне было совершенно не до неуместных фантазий.
Мы с Рисом переехали на Манхэттен через три дня после выпускного, и мое лето наполнилось собраниями благотворительного совета, общественными мероприятиями и поисками жилья.
К августу я подписала договор об аренде чудесного таунхауса в Гринвич-Виллидж, сносила две пары каблуков и перезнакомилась со всем высшим светом, хотя с некоторыми предпочла бы не встречаться.
– Ускользает.
Рис оглядел окружающую толпу.
Мы пришли на открытие новой выставки, посвященной художникам Эльдорры, – обычно подобные события не привлекают внимания, но в списке гостей оказался звезда боевиков Нейт Рейнольдс, и собралась целая толпа папарацци.
– Что? – переспросила я, продолжая улыбаться и позировать перед камерами. Со временем выходы в свет стали утомительными. Еще чуть-чуть, и я бы умерла от скуки из-за бесконечных улыбок, приветствий и светских разговоров, но это было частью моих обязанностей, так что я улыбалась и махала. В буквальном смысле.
– Твоя улыбка. Она ускользает.
И правда. Я даже не заметила.
Я снова увеличила ослепительность улыбки и сдержала зевок. Господи, скорее бы домой. Впереди еще обед, два интервью, заседание совета Нью-Йоркского фонда спасения животных и несколько мелких дел, но потом… пижама и сладкий сон.
Я не ненавидела свою работу, но хотела бы заниматься чем-то более значимым, а не просто быть ходячим и говорящим манекеном.
Так все и шло. День за днем, месяц за месяцем – одно и то же. Осень перешла в зиму, потом в весну и лето, потом снова в осень.
Рис всегда был рядом – по-прежнему суровый и угрюмый, но умеривший свою деспотичность. Ну, по его меркам. По сравнению с нормальным человеком его гиперопека по-прежнему доходила до невротизма.
Перемена вызывала у меня противоречивые чувства. Я радовалась большей свободе, но больше не могла использовать свое раздражение в качестве щита, чтобы отгородиться от того, что потрескивало между нами.
А оно определенно было. Только я сомневалась, вижу ли это я одна или Рис тоже.
Но не спрашивала. Так безопаснее.
– Ты не думал заняться чем-то кроме телохранения? – спросила я однажды в тот редкий вечер, когда мы остались дома. У меня не было никаких планов, кроме свидания с телевизором и мороженым, и это не могло не радовать.
Наступил сентябрь – прошло почти два года с тех пор, как мы с Рисом впервые встретились, и больше года с моего переезда в Нью-Йорк. Я уже развесила сезонные украшения – в частности, осенний венок над камином, разложила подушки и пледы землистых тонов и пристроила мини-тыкву на журнальном столике.
Мы с Рисом смотрели дурацкую комедию из моих рекомендаций на «Нетфликсе». Он сидел, выпрямив спину, полностью одетый в рабочий костюм, а я свернулась калачиком на диване с банкой мороженого в руке.
– Телохранения?
– Если такого слова не существует, я введу его королевским указом.
Он ухмыльнулся:
– Еще бы. А ответ на твой вопрос – нет. В день, когда задумаюсь, я оставлю «телохранение».
Я закатила глаза:
– Наверное, приятно видеть все в черно-белых цветах.
Рис на мгновение задержал на мне взгляд, прежде чем отвести глаза.
– Поверь, – сказал он. – Не все.
Сердце необъяснимым образом пропустило удар, но я заставила себя не уточнять, что он имеет в виду. Вероятно, ничего особенного. Случайно брошенная фраза.
Вместо этого я сосредоточилась на фильме, стараясь не смотреть на мужчину, сидящего рядом.
Сработало. Вроде.
Я рассмеялась над какой-то репликой и заметила, что Рис искоса на меня поглядывает.
– Хороша, – сказал он.
– Что?
– Твоя настоящая улыбка.
Забудьте о пропущенном ударе. Мое сердце решило пропустить их десяток-другой.
Однако мне удалось скрыть эмоции, направив на него ложку.
– Это был комплимент.
– Как скажешь.
– Не увиливай. – Я с гордостью отметила, как ровно звучит мой голос, пока внутри все безумствует. Трепещет, прыгает, крутится. – Мы перешли рубеж. Первый комплимент Риса Ларсена для Бриджит фон Ашеберг, всего-то через два года. Надо это отметить.
Рис фыркнул, но его глаза светились весельем.
– Год и десять месяцев, – поправил он. – Если считать.
Значит, он считал.
Если мое сердце пропустит еще хоть одну песню, у него не останется плейлиста.
Плохо. Дело совсем плохо.
Что бы я ни испытывала к Рису, мне не следовало давать волю этому чувству. Пытаясь избавиться от все более тревожных реакций на собственного телохранителя, я согласилась на свидание с Луи, сыном французского посла в ООН, когда столкнулась с ним на мероприятии через месяц после нашего с Рисом киновечера.
Луи явился на свидание ровно в семь с букетом красных цветов и с очаровательной улыбкой, которая увяла, едва он увидел за моей спиной угрюмого телохранителя – Рис стоял так близко, что я чувствовал тепло его тела.
– Это тебе. – Луи вручил мне цветы, с тревогой поглядывая на Риса. – Прекрасно выглядишь.
Позади раздалось низкое рычание, и Луи сглотнул.
– Спасибо, очень красивые, – ответила я с любезной улыбкой. – Надо поставить их в воду, сейчас вернусь.
Моя улыбка исчезла, как только я повернулась спиной к Луи и посмотрела на Риса.
– Мистер Ларсен, пожалуйста, следуйте за мной. – Как только мы зашли на кухню, я прошипела: – Прекрати угрожать моим ухажерам пистолетом.
Я не видела произошедшего, но догадалась: скорее всего, Рис слегка отодвинул куртку, продемонстрировав оружие.
Луи – не первый, с кем я встречалась
