— Давай фруктовый десерт! Четыре штуки.
Эрнест поднял согнутый палец:
— Мне, пожалуйста, только кофе.
Георгий не стал отказываться. Он смотрел на Левона изучающе, сквозь прищур, в котором сквозила насмешка. Марьяна попросила стакан воды. Бросив взгляд на Измайлова, Эрнест приступил к делу:
— Хочу вас поздравить. Мы прошли все этапы, получено последнее свидетельство госрегистрации. Таким образом, после двух лет переговоров в целом есть общее понимание. Мы подготовили договор, предлагаю его обсудить.
Кофе Измайлову и Эрнесту принесли сразу, с вином и закусками не спешили. Даже официанты понимали, кому за столом требуется услужить немедленно, а кем можно пренебречь.
Когда ее мужчины, бывший и нынешний, сели за один стол, разница между ними стала наглядной. Даже не потому, что Измайлов был по-прежнему хорош, а Левон мешковат, провинциален, смешон. Один мог заказывать омаров и Шато-Марго, другому было достаточно спросить чашку кофе, и все, даже ресторанный халдей, понимали, кто из них двоих успешный, независимый хозяин жизни, а кому приходится плясать казачка под чужую скрипку.
Марьяна мысленно умоляла Левона молчать, чтобы не усиливать ее досаду, но он, конечно же, принялся балагурить:
— Говорил ей, сиди дома, я все решу. Мужчинам проще договориться, у нас в неделе одна пятница. Но женщину не переспоришь. Даже самая умная женщина понимает только три слова: «люблю», «куплю», «сам дурак».
— Это четыре слова.
Пальцы Эрнеста продолжали бегать по клавишам ноутбука. Георгий молчал.
— Ну пусть четыре, я не против. Пусть я дурак, лишь бы ты была рада, дорогая. Виноватый муж, как известно, самая полезная в доме вещь.
— Полагаю, Марьяна Павловна должна быть рада в полной мере, — проговорил Эрнест невозмутимо. — Посмотрите договор? Все, как ты хотела: передача прав, контрольный пакет, списанные долги.
— Конечно, я хотела! Это бизнес моего отца, — не удержалась от комментария Марьяна.
Эрнест посмотрел на нее из-под очков:
— Как установил суд и признали ваши представители, мой клиент был полноправным партнером и руководил деятельностью холдинга еще до заключения вашего брака. Мой клиент принял добровольное решение передать весь пакет акций компании в обмен на отказ от других имущественных претензий. Это касается и долей совместно приобретенных объектов недвижимости…
— Подумать только, какое благородство! — Марьяна с ненавистью смотрела в лицо Георгия, который продолжал молчать. — Очевидно, я должна быть счастлива, что мой муж возвращает мне мою же собственность после того, как привел компанию к банкротству.
— Бывший муж, — уточнил Георгий. Это была едва ли не первая его фраза, обращенная к ней.
Марьяна сцепила руки под столом, лихорадочно вспоминая успокаивающую буддийскую мантру, которой ее учила подруга Света. Ом, мани, что там дальше?
— Мне кажется, все предельно ясно, — Левон зачем-то вклинился между ними. — Жена получает деньги, бывший муж — свободу…
— А новый муж — жену с деньгами? — огрызнулась Марьяна.
— Люблю, куплю, сам дурак! — Левон склонил перед ней лысую голову.
Мантра не действовала. Марьяне страшно хотелось бросить в лицо Георгию едкое, по-настоящему оскорбительное замечание, но в голову приходили только вещи, которые она не могла произнести вслух при свидетелях. Официант подвез к их столику тележку с винным ведерком и на время отвлек ее, начав церемонно открывать бутылку.
— Собственно, вот и проект соглашения, — Эрнест открыл свою папку. — Предлагаю прочесть и поставить подписи.
Георгий достал из внутреннего кармана ручку и расписался, не глядя в бумаги. Лицо его оставалось бесстрастным. Если бы сейчас Марьяне дали в руки пистолет, она бы с наслаждением взвела курок и выстрелила ему в сердце.
Официант выдернул из бутылки пробку с легким хлопком и собрался поднести горлышко к бокалу Измайлова. Тот сделал движение глазами, и, повинуясь приказу, рука с бутылкой изменила траекторию. Левон продегустировал вино, словно и не заметил оплошности лакея, кивнул с видом знатока. Марьяна опустила глаза, чтобы не видеть ухмылки на его лице. Она уже знала, что сейчас он поднимет бокал и произнесет цветистый тост, совершенно неуместный. Но первым заговорил Георгий.
— Вы ведь архитектор? — обратился он к Левону. — Я собирался поступать на архитектурный, мой отец преподавал инженерам иностранные языки. Иногда жалею, что не пошел. Строить дома, мосты, дороги — хорошая мужская работа.
— Я свою профессию люблю, — проговорил Левон, словно оправдываясь.
Георгий взял бокал за ножку:
— Давайте выпьем за то, что мы любим.
Эрнест чокнулся с ним кофейной чашкой. Левон через стол потянулся к Георгию со своим бокалом. Это было похоже на встречу давних приятелей. Мужчины, видевшие друг друга первый раз в жизни, уже готовы были объединиться против Марьяны. Она видела, что для Левона ничего не значит ее боль, что он поддался обаянию Измайлова и сочувствие к ее страданию всего за несколько минут было отдано в жертву мужской солидарности. Теперь все, что бы Марьяна ни рассказала о бывшем муже, будет казаться Левону преувеличением. Она уже слышала, как он повторяет то, что ей говорили уже не раз: «Измайлов — отличный мужик, просто вы не сошлись характерами».
— Я все подпишу, — сказала она, обращаясь к Эрнесту.
Юрист тут же придвинул к ней бумаги.
Водитель не смог подъехать к ресторану и припарковался на площади. Пока они шли к машине, Левон изображал радость. Потирая руки, посмеиваясь и чуть ли не подпрыгивая, он говорил:
— Твой бывший таки не зря имеет репутацию. Я тут поспрашивал знающих людей, на нем ставят хорошую пробу.
— Иди, целуйся с ним, раз он так тебе понравился! — не выдержала Марьяна.
— Можешь меня пожарить и скушать, но я таки думаю, пусть он лучше целуется со своим мальчиком.
Марьяна остановилась посреди тротуара:
— Ты понимаешь, что мне сейчас не до шуток? Этот человек разрушил всю мою жизнь! Он предал меня! Обманул, чтобы жениться на мне из-за денег. И я потеряла все! А он прекрасно живет в своей Москве с этой развратной дрянью!.. С этой шлюхой мужского пола!
Улыбка сошла с лица Левона, его библейские иконописные глаза исполнились такой тоски, что она спохватилась:
— Извини… я сорвалась. Это все нервы.
Водитель подъехал, они сели в машину. Марьяне хотелось расплакаться, но вместо этого она достала пудреницу. В зеркальце на нее взглянула незнакомая женщина с лицом, распухшим от невыплаканных слез.
— Господи, какая я старая и страшная! — вырвалось у нее помимо воли.
