Однако что-то подсказывало мне, чтобы я подождал и не спешил «решаться». Через месяц я не выдержал и, как сын Тараса Бульбы, закопал свой букварь и примчался домой. «Я вернулся в мой город знакомый до слез, до прожилок, до детских припухших желез…»
Глава 2
Теплый вечер юга.
Скамейка возле дома, и так нужный мне разговор с отцом.
– Папа, если б ты знал, какая это сволочь – люди. Я на них просто удивляюсь. Однокурсники постоянно доносят друг на друга в деканат. Зачем они это делают? Для удовольствия или из шкурных интересов, чтобы выслужиться перед институтским начальством? Не могу понять. Откуда берутся эти гадюкуватые натуры? Подлолюбие – это что, главная черта украинского характера? ‒ говорил и говорил я о наболевшем, не ожидая ответа.
‒ В общежитии создали какую-то бесовскую организацию и назвали ее «студсовет». Заправляет ею мой однокурсник по фамилии Карп, но рожа у него, ни как у рыбы, а как у паразита жопа! Никто из студентов этих студсоветчиков не выбирал, все они назначены деканом по признаку членства в КПСС. Ни одного «ни члена» среди них нет, разве что кандидаты в члены, так, те, стараются больше всех, землю носом роют, чтобы выслужиться.
И знаешь, я заметил, они даже похожи друг на друга своей неразвитостью. В том, как они лезут по головам и любой ценой норовят получше устроиться, есть что-то неполноценное. Днем и ночью рыщут эти студсоветчики по комнатам, а остальные студенты сидят по своим углам, трясутся и ждут, когда они к ним пожалуют. Врываются они всегда неожиданно, эдакою разнузданною гурьбой, которую они сами именуют не иначе, как «комиссия» и наперебой начинают выдвигать свои несусветные требования: предъяви им дневник дежурств по комнате с протоколами ежедневного наблюдения за чистотой пола или подавай журнал регистрации выноса мусора из бытовки с твоими собственноручными подписями.
Создают видимость бурной деятельности, имитируют какую-то патологическую чистоплотность, а у самих вечно не стираные рубахи, зловоние месяцами немытого тела. Ни один из них не бывает в душевой, похоже, все они страдают водобоязнью или их руководители рекомендует им мыться в отдельных банях. Только сдается мне, в душ они не ходят, потому что боятся уронить свое студсоветское старшинство, ведь в душе все равны.
А если разобраться, то эти студсоветчики такие же студенты, как и все, но главная их задача, не подготовка к занятиям, ни освоение специальности, а «борьба за чистоту». Они постоянно разыскивают пыль под кроватями, и делают это только для того, чтобы держать в повиновении своих однокашников, под угрозой их выселения из общежития. Так их натаскивают их партийные вышестоящие для последующего назначения на руководящие должности после института, выращивают иуд, готовых на мать родную донести!
– Мне знакомо то, о чем ты говоришь. У меня тоже были похожие мысли. Незачем тебе идти по моим следам, повторять те же ошибки, – отец с осторожностью подыскивает слова, будто вспоминает, услышанную в детстве сказку.
– Я отвечу тебе, как на подобный вопрос в твои годы мне ответил мой отец, твой дед. Меня исключили из Киевского летного училища, из-за брата. Его арестовали весной 1935 по ложному доносу. Он учился в Неженском пединституте, там когда-то учился Гоголь. Я мечтал летать. Конкурс был огромный, тогда все хотели летать, не то что теперь… А я все же поступил, и мне было так горько, ведь меня отчислили ни за что: ни я, ни брат, мы ни в чем не были виноваты.
Твой дед знал людей, он мне сказал, что в жизни, как в реке, водится всякая рыба. Есть караси, сомы, всякая мелочь – верховодка, щуки и, конечно же, карпы… Есть хорошая, безобидная рыба, никому от нее нет вреда, а есть… – большая и мелкая сволочь. Так же и среди людей, есть всякие, а все таки хороших людей больше. Но, чтобы в этом разобраться, к людям надо идти, надо их понимать, а не считать себя лучше всех и ставить себя над ними. Нельзя презирать и отталкивать от себя людей. Они ответят тебе тем же, и ты останешься один. Со временем ты это поймешь, но будет поздно, себя не переделаешь. И ты останешься один среди людей, нет хуже такого одиночества.
Когда сталкиваешься с абсурдностью нашего общества, жизнь кажется беспросветной. Молодым тяжелее всего, им непонятна запутанность отношений, бытующих в кругу взрослых людей. Их души ранит грубо замаскированная ложь. Ведь борьба за чистоту в вашем общежитии имеет не гигиеническую, а идеологическую основу. Но все эти, власть предержащие: администрация, начальство и прочие, которые, казалось бы, владеют и распоряжаются нами, это лишь надстройка, без которой не обходится ни один общественный строй. Главные – не они, главный в этой жизни ты сам и много других порядочных людей.
Надо искать и найти свою дорогу к людям, только с ними твоя жизнь наполнится смыслом. Тебе сейчас трудно, здесь остались твои друзья, ты скучаешь по дому, но это пройдет. Скоро ты поближе узнаешь своих однокурсников и увидишь, что большинство из них ничуть не хуже тебя. У тебя будет много друзей. Тебе повезло, ты учишься в Запорожье. Киев, сердце Украины, мы с твоей матерью там учились, а Запорожье – ее душа, она тебе еще откроется, ты скоро сам увидишь и поймешь. Годы обучения в институте промчатся быстро, ты еще не раз их вспомнишь, как лучшую пору своей жизни, – он хотел еще что-то сказать, но я не дал ему договорить, ни к чему мне эти азбучные истины.
– Да, деду было хорошо! – ни с того, ни с сего завелся я, – Он жил в старые добрые времена, еще при царе Горохе, а меня выселили из общежития уже на второй день проживания. Потом, через две недели смилостивились и оставили жить «с испытательным сроком». Но прежде потребовали написать расписку о том, что буду беспрекословно соблюдать их подлые ритуалы. Повезло еще, что не пронюхали о том, что не состою в комсомоле, тогда бы точно отчислили.
Оказывается, студсовет и комсомол это разные организации, одна входит в другую, как матрешки. Они и похожи, как матрешки и состоят из одних и тех же словоблудов, но в комсомоле есть еще и учет. Там у каждого отбирают письменное заявление и клятву, а кроме того, вечно всех пересчитывают и переписывают по головам, кто за них, а кто не с ними. Только в головы тех, кто на словах за них не заглянешь, а заглянул бы – ахнул!
Разве эти бумажные путы: заявления, клятвы-присяги превратят подлеца в честного человека? Я убежден, достаточно твоего слова, которое даешь с полной ответственностью, если она у тебя есть, конечно. А если ее нет, то и говорить не о чем. Зачем это недоверие, все эти долговые расписки? Никто всерьез это оболванивание не принимает, но все делают вид, что так и должно быть. В другие вузы, если ты не комсомолец, не поступишь, не принимают документы. Не знаю, как это они меня проглядели.
Пришлось написать им эту расписку, как это меня не ломало, но я сдался и написал. Хорошо, хоть кровью не потребовали подписать. Какая-то, глупая расписка, казалось бы, пустяк, но не могу я ее себе простить! Не должен был я ее писать, но сдался и написал. Выбор я сделал сам, нет мне теперь прощения. Места себе не нахожу, все бы отдал, чтобы вернуть ее обратно. Но дело сделано, в одну реку не войдешь дважды.
С другой стороны, ты же знаешь, как трудно было поступить, столько готовился. Ведь второй год поступаю, и бросать институт из-за того, что негде жить, глупо. Но жилья во время начала учебного года не найти, да и не хотят брать на квартиру студентов. Снимал угол в полуподвале, где нас, квартирантов, проживало до десяти человек. Хозяйка, спившаяся торговка с привокзального рынка, каждый вечер приводила новых жильцов на одну ночь, приезжих с вокзала, тех, кому негде переночевать. Я в то логово приходил только ночевать. Ну, это были и ночки, куда там ночам Кабирии...
И никаких особых преступлений я не совершил. На второй день обучения только приехал с занятий, как в комнату врывается наш декан Шульга с этим Карпом. У меня еще и чемодан не был разобран. Столько всего было в первый день: торжественное посвящение в студенты, клятва Гиппократа, а потом еще две лекции и практическое занятие. Я в первый день даже постель получить не успел.
