– Я плачу за все! – крикнула своей подруге женщина на противоположной от Мэдди стороне. – Я даже купила себе открытку на день рождения и подписала – «от Дж. В.». Подумала, ему станет совестно, когда он поймет намек.
– О-о, с ума сойти… – не удержалась от комментария Мэдди, разглядывавшая в зеркале отражение женщины. Между бутылками водки «Абсолют» и «Скай» она видела пышную копну обесцвеченных волос, ниспадавших на полные плечи, и груди, вываливавшиеся из выреза ярко-красной усыпанной стразами майки.
– Но ему совсем не было стыдно! Он просто сказал, что ему не нравятся слащавые открытки вроде той, что я купила. – Женщина отпила из своего стакана. – Он хочет, чтобы я пришла к нему в следующий уик-энд, когда его мамаша уедет из города, и приготовила обед. – Она утерла влагу под глазами и шмыгнула носом. – Я подумываю о том, чтобы сказать ему «нет».
Брови Мэдди сошлись на переносице и возглас: «Что за дерьмо!» – слетел с ее губ прежде, чем она это поняла.
– Вы что-то сказали? – спросил бармен, поставив перед нею стакан.
Мэдди покачала головой:
– Нет, ничего. – Она сунула руку в сумочку и заплатила за выпивку, а в это время из сияющего неоном музыкального автомата забухали такты песни о «Веселом заведении и невезении». «Какого черта все это могло означать?» – сливалось с устойчивым гулом разговоров.
Закатив рукав свитера, Мэдди протянула руку к своему мартини. Поднося стакан к губам, взглянула на светящиеся стрелки часов. Девять! Раньше или позже, но хозяин должен был показать свое личико. Если не сегодня, так завтра. Она сделала глоток, и смесь джина с вермутом проложила жаркую дорожку в ее желудок.
Право же, она очень надеялась, что он появится пораньше, пока она не выпьет слишком много мартини и не забудет, зачем сидит на высоком барном стуле, подслушивая стенания неудовлетворенных пассивно-агрессивных дам и придурковатых типов. Хотя, с другой стороны, иногда это было неплохое развлечение – слушать людей, жизнь которых казалась еще более жалкой, чем ее собственная.
Мэдди поставила стакан на стойку. Не так уж она любила подслушивать. Она предпочитала прямой подход – копаться в чужих жизнях, настойчиво проникая в самую суть их маленьких тайн. Некоторые расставались со своими секретами без особых возражений, напротив, охотно выбалтывали всю подноготную. Другие вынуждали ее потрудиться – вырывать правду с корнем. Иногда правда была грязной, но всегда – смелой и без прикрас. Но она любила писать о серийных маньяках, массовых убийствах и даже о заурядных психопатах.
Что ж, девушке нужно же чем-то выделиться, и Мэдди, которая писала под псевдонимом Маделин Дюпре, была одним из лучших авторов криминального жанра. Она писала о крови. О больных физически и душевно, и находились даже такие – в том числе ее подруги, – кто полагал, будто она писала, насилуя собственную личность. Мэдди нравилось думать, что это прибавляло ей шарма.
Правда же была где-то посередине. Ужасы, которые она наблюдала и о которых писала, действительно причиняли ей вред. Какой бы прочный барьер ни ставила Мэдди между собственным рассудком и людьми, у которых брала интервью и которых подвергала исследованию, их ущербность находила в ее барьере трещины. И потом было дьявольски трудно отмыться от всего этого…
Такая работа заставляла ее видеть мир немного по-другому – не так, как видели его те, кто ни разу не сидел напротив серийного убийцы, вываливающего на тебя подробности своих «подвигов». Но эта же работа сделала Мэдди сильной женщиной, которую никому не взять голыми руками. Она почти ничего не боялась и не питала иллюзий относительно человечества в целом. Конечно, умом она понимала, что подавляющее большинство – это совершенно приличные люди, дай им шанс, и они поступят так, как будет правильно. Но Мэдди знала и других – пятнадцать процентов тех, кого заботили лишь собственные эгоистические и извращенные удовольствия. Из этих пятнадцати процентов лишь два приходилось на долю настоящих серийных убийц. Прочие отклоняющиеся от социальной нормы персонажи были обыкновенными насильниками, убийцами на бытовой почве и управляющими фирм, втайне потрошившими пенсионные счета своих сотрудников.
Кроме того, Мэдди знала наверняка: тайны имелись у всех – это было непреложно, как и тот факт, что солнце встает на востоке и садится на западе. У нее самой было несколько секретов, только она их всегда держала при себе.
Мэдди снова поднесла стакан к губам, бросая взгляды в дальний конец бара. Там отворилась дверь, и из освещенного коридора в темный холл шагнул мужчина.
Мэдди тотчас узнала его – узнала, прежде чем он успел выйти из темноты, когда тени скользнули по широкой груди и могучим плечам, обтянутым черной футболкой. Она узнала его даже до того, как свет выхватил из тени подбородок и заиграл в волосах – черных, как ночь, из которой он только что явился.
Он зашел за стойку, на ходу обматывая красным фартуком бедра и затягивая завязки поверх ширинки. Мэдди никогда с ним не встречалась, но знала, что ему тридцать пять, он был на год старше нее. И еще она знала, что его рост – шесть футов два дюйма, а вес – сто девяносто фунтов. Двенадцать лет этот человек прослужил в армии, где летал на вертолетах и сеял смертоносный дождь из ракет типа «Хеллфайер». Ему дали имя в честь отца, и звали его Локлин Майкл Хеннесси, но все называли его просто Майк. Как и его отец, он был ошеломительно красив. Головы поворачивались ему вслед, переставали биться женские сердца, и дам посещали безумные мысли – фантазии о жарких губах и сброшенной наспех одежде. Мечты о соприкосновении обнаженных тел на заднем сиденье автомобиля…
Впрочем, Мэдди подобные мысли не посещали.
У него была старшая сестра по имени Мэг, и в этом городке ему принадлежали два бара – «Морт» и «Хеннесси». Причем последний принадлежал его семье даже дольше, чем он сам прожил на свете. «Хеннесси» – бар, где работала мать Мэдди! Там ей встретился Лок Хеннесси, и там она умерла.
Он словно почувствовал, что она на него смотрит, и поднял взгляд от завязок фартука. Остановился в нескольких футах от нее, и их глаза встретились. Мэдди судорожно закашлялась – джин не желал литься в горло. Она знала – по данным его водительского удостоверения, – что глаза у него голубые, но они оказались скорее темно-бирюзовыми, как Карибское море. И было потрясением – видеть, как эти глаза смотрят на нее.
Мэдди опустила свой стакан и прикрыла ладонью рот.
Последние такты песни о веселом заведении смолкли, когда он окончательно затянул завязки фартука и шагнул к ней. Теперь их разделяли всего несколько футов.
– Думаете, не до смерти? – послышался его низкий голос.
