— Карл! — Она просунула голову в дверь. — У тебя найдется для меня минутка?
Карл Пирсон навис над столом, скрестив руки и уставясь на телеэкран. Очки, однако, были засунуты под пачку бумаг. На стопке файлов перед ним балансировала чашка с остывшим кофе. Между пальцами была зажата горящая сигарета. Он что — то проворчал, и Ливи вошла, зная, что ворчанье означало согласие.
— Хорошее шоу, — сказал он, не сводя взгляда с двенадцатидюймового экрана. Ливи села и стала ждать, когда начнется рекламная пауза. До нее доносился скрипучий, жесткий голос Харриса Макдауэлла, нью-йоркского босса Си-эн-си. Вряд ли Карл услышит ее, когда говорит тяжелая артиллерия.
Оливия знала, что Карл и Харрис когда-то работали репортерами в Канзас-Сити, штат Миссури. Харрису Макдауэллу поручили сделать репортаж о президентской поездке по Далласу в 1963 году. Он оказался в нужное время в нужном месте. Его сообщения об убийстве Кеннеди вознесли Макдауэлла из сравнительной безвестности к самым вершинам. А Карл Пирсон оставался по-прежнему крупной рыбой в тихих заводях штата Миссури. Позже он сменил блокнот репортера на письменный стол в Вашингтоне.
Карл был суровым шефом, точным и неукоснительно требовательным. Если он и ощущал горечь по поводу неудавшейся репортерской карьеры, то скрывал это вполне успешно. Ливи его уважала, более того, она его понимала. Сколько разочарований довелось испытать ей самой, кладя жизнь к ногам Ее Величества Сенсации. Мечты о головокружительной славе удачливого репортера — это почти болезнь. Она заразна и неизлечима.
— Что у тебя? — спросил Карл сразу же, как началась реклама.
— Я хотела бы устроить охоту на Бомонта Делла. — Ливи решила брать быка за рога, не тратя времени на предисловия. — У меня уже немало материала на его счет, и, когда его назначат госсекретарем, я хотела бы первой все это озвучить.
Карл, откинувшись назад, сложил руки на брюшке. Лишние пятнадцать фунтов веса он брюзгливо относил за счет того, что слишком много времени проводит за письменным столом. Взгляд, брошенный им на Ливи, был так же прям и бескомпромиссен, как если бы он смотрел на телеэкран.
— Немного забегаешь вперед, а? — сказал он хриплым от многолетнего беспрестанного курения голосом. Он зажег новую сигарету, хотя предыдущая еще тлела в переполненной пепельнице. — А что насчет Фицхью, Дэвиса и Албертсона? Они еще могут поспорить за место с Деллом. А кроме того, Ларкин, по-моему, не объявил о своей отставке официально.
— Но это вопрос нескольких дней, возможно, даже часов. Ты же слышал приговор врача. И преемником будет Делл, я уверена.
Карл чихнул и потер пальцем переносицу. Он всегда ценил интуицию Кармайкл. У нее, несмотря на вид владелицы замка, ум был пронзительный и весьма практический. Но у Карла был небольшой штат, а бюджет напряженный. Он не мог позволить себе послать своего лучшего репортера на черновую работу, когда можно приставить к этому делу кого-нибудь еще.
И все же… С минуту он колебался, потом снова наклонился вперед.
— Да, возможно, дело стоящее, — пробормотал он, — давай послушаем, что на этот счет думает Торп. Как раз сейчас его выступление.
Ливи зашевелилась в кресле, одно это имя вызывало в ее душе бурю протеста. Значит, судьба ее идеи, заметьте, ее собственной идеи, зависит от позиции Торпа, известного всем Ти Си Торпа, который давно уже был ей поперек горла.
— А, черт! — шепотом выругалась Оливия. Но всякие мелочи вроде оскорбленного самолюбия Карл в расчет не принимал. Поэтому она встала, присела на край его стола и замерла в ожидании. «Терпение, знаете ли, не последняя добродетель в нашем деле», — подумала она.
Над ее головой с экрана вещала вашингтонская студия, куда более эффектно оформленная, чем та, которую она только что оставила. Но, согласитесь, разница между местным и федеральным телевещанием — это, по сути дела, разница между местным и федеральным бюджетами. Вот наконец местные новости и сам Ти Си Торп. Ливи стала хмуро его разглядывать.
Пальто у него не застегнуто, несмотря на пронизывающий холодный ветер. Шляпы, конечно, тоже не было. Мужественный Торп во всей красе, что, впрочем, для него типично. Лицо обветренное, загоревшее, словно у альпиниста, и стремительное, поджарое тело бегуна на дальние дистанции. Надо признать, что профессия репортера требует не меньшей выносливости. А Торп был репортер милостью божией. Его темные пронзительные глаза впивались в собеседника и не отпускали его. Даже дурная погода была ему на руку. Это как бы придавало сообщению неотложную срочность. Манера говорить у него оставалась четкой и неторопливой. На него работало буквально все, и с гораздо большим успехом, чем на других.
Ливи знала, что это человек огромного внешнего обаяния. Его лицо одинаково нравилось и женщинам, и мужчинам. Взгляд внушал доверие. Торп на первый взгляд был прост и понятен, и телезрители охотно прислушивались к тому, что он говорил, пребывая в полной уверенности, что если мир начнет рушиться, то Торп сообщит об этом первым, ничего не скрывая.
За пять лет работы главным корреспондентом в Вашингтоне Торп создал себе завидную репутацию. У него было два главных достоинства: надежность и возможность добывать информацию. Если их у тебя нет — ты не репортер. Когда Торп что-нибудь говорил, этому можно было верить. Если Торпу была нужна информация, он знал, по каким номерам звонить.
Неприязнь Ливи к нему была инстинктивной. Она специализировалась на горячих политических новостях для местного телевещания, Торп был для нее вечным камнем преткновения. Он с яростью сторожевого пса охранял границы своей территории. Торп был коренным вашингтонцем, Оливия все еще пребывала новичком. Каждый раз неизбежно повторялось одно и то же: как только у Ливи наклевывался сенсационный материал, выяснялось, что Торп только что выдал нечто аналогичное. Работоспособность и чутье у него были уникальные.
Ливи потратила месяцы, чтобы нащупать какое-нибудь его слабое место. Черт возьми, приходилось признать, что время ушло впустую.
Одевался он скромно, никогда ничем не отвлекая внимания телезрителя от информации. Его репортажи отличались и глубиной, и язвительностью, но при этом всегда сохраняли объективность. В стиле его работы невозможно было отыскать ни одного изъяна. Ливи могла поставить ему в упрек только некоторое высокомерие, и то тут можно было поспорить.
Сейчас она смотрела, как Торп стоит на фоне ярко освещенного Белого дома и рассказывает миллионам телезрителей о Ларкине. Было совершенно ясно, что Торп беседовал с Ларкином лично, чего Ливи не удалось. А усилия были приложены немалые. Уже одно это было ей против шерсти. Торп перечислил всех кандидатов на освобождающуюся должность. И первым он назвал Делла.
