"До чего же жаль, — подумал Макс, — что по нашим законам нельзя задавать вопросов подсудимым”.
Если б ему предоставили возможность хорошенько расспросить эту женщину! Впрочем, те вопросы, что вертелись у него на языке, вряд ли прилично задавать в зале суда:
«Вправду ли она настолько распутна, как о ней говорят? Сколько любовников побывало в ее постели до того, как она затащила к себе под одеяло мужа своей сестры? И, наконец, не было ли ей противно отдаваться такому человеку, как Уильям Невилл?»
Макс неплохо знал семью Невилл и, надо признаться, не очень-то жаловал наследника сэра Айвора. Нет, Уильям Невилл мог быть очень даже симпатичным человеком, когда был трезв, только вот слишком редко это с ним бывало. Пьяный же он становился просто невыносим — сварливый, жестокий, развратный. В этом состоянии он готов был переспать с любой женщиной, подвернувшейся ему под руку. Так что Анне Невилл остается только посочувствовать.
Макс заметил, как покрываются легким румянцем щеки Сары Карстерс, и начал внимательнее прислушиваться к тому, что говорил судья Стоунер. Очевидно, его слова сумели пробить брешь в невозмутимости подсудимой, которая, как ни крути, была прежде всего женщиной.
А тем временем мистер Джастис Стоунер повел речь о нравственности, выпятив грудь и окидывая горящим взглядом сидящих перед ним присяжных. Он был похож сейчас на орла, разглядывающего стайку испуганных голубей.
— Распущенность женщины, — вещал судья Стоунер, — не может, разумеется, не вызывать осуждения в сердце любого порядочного человека. Но, господа, вам нужно будет забыть о своих чувствах, когда вы станете решать судьбу подсудимой. Ваша задача — установить, убила ли она мистера Уильяма Невилла или нет. Я призываю вас забыть о своих, эмоциях и постараться не совершить ошибки, вынося свой приговор.
После его слов в зале суда воцарилась звенящая тишина. Макс невольно откинулся на спинку стула.
«Ну и дела! — подумал он. — Ведь Стоунер открыто дает присяжным понять, что вина Сары Карстерс не доказана и ее нужно оправдать!»
Присяжные ушли в комнату для совещаний, и зал снова зашумел. На сей раз это было не шарканье затекших от долгого сидения ног, а приглушенный гул голосов.
— Как вы думаете, лорд Максвелл, что они решат? Макс обернулся к Питеру Феллону, самому молодому и самому талантливому репортеру из своего “Курьера”. Именно Феллон делал по ходу процесса записи, которые они затем совместно обрабатывали и ежедневно пересылали в Лондон, торопясь удовлетворить любопытство своих читателей. Как только будет объявлен приговор, им предстоит написать итоговый отчет, который будет опубликован в понедельник на первой полосе.
Впрочем, “Курьер” был не единственной газетой, приславшей сюда своих репортеров. Макс насчитал их не менее пятнадцати. Здесь был даже Джемисон из престижной “Тайме”, и это понятно. Еще бы: убийство, молодая красивая женщина на скамье подсудимых, скандальная любовная связь. Репортаж с такого судебного процесса просто обязан поднять тираж любой газеты как минимум вдвое.
— Ты же слышал, что сказал судья, — ответил Макс. — Лично я не сомневаюсь в том, что Сара Карстерс выйдет из этого зала свободной женщиной.
Он принялся всматриваться в толпу, ища в ней высокую, с прямой спиной фигуру сэра Айвора. Наконец увидел его под галереей и приветственно помахал рукой. Разумеется, сэр Айвор не удостоил бы разговором какого-нибудь простого газетного щелкопера, но лорд Максвелл Уорт — это совсем другое дело. К людям своего круга сэр Айвор всегда относился уважительно.
— А я не очень-то уверен в этом, — пробурчал Феллон.
— В чем? — нахмурился Макс.
— В том, что она выйдет отсюда свободной женщиной. Ведь присяжные-то — люди из местных. Знают, что она за птица.
— Например?
Феллон пожал плечами.
— Ну, хотя бы о том, что ей сменить любовника проще, чем нам с вами пообедать.
— Даже если это и так, — холодно сказал Макс, — какое отношение к убийству имеет ее женская слабость?
— Не знаю, — задумчиво протянул Феллон. — Но присяжные тоже люди.
Макс ничего не ответил и направился к сэру Айвору.
* * *
Питер Феллон посматривал на беседующих в стороне Макса и сэра Айвора и усмехался про себя. Сэр Зануда, как звали в своем кругу сэра Айвора газетчики, безуспешно пытался изобразить на своем лице нечто вроде улыбки. Губы его шевелились, изгибались, но никак не желали складываться в улыбку.
По-человечески сэра Айвора можно было искренне пожалеть. Несколько лет тому назад умерла его младшая дочь, которую свело в могилу воспаление легких, теперь бесследно исчез единственный сын, и сэр Айвор лишился таким образом своих детей и наследников. Если бы не его надменность и высокомерие, он был бы трагической фигурой, но гордость не позволяла сэру Айвору принять роль убитого горем отца.
— Я смотрю, наш Очарованный принц нашел к нему подход, верно?
Феллон с улыбкой повернулся к джентльмену, подошедшему к нему сзади. Это был Джемисон — сорокалетний, тучный, потный, в помятом сюртуке репортер из лондонской “Тайме”. Джемисон славился своим едким остроумием, которое так нравилось Питеру Феллону.
— Очарованный принц? — не понял Питер.
— Лорд Максвелл, — пояснил Джемисон, — прикармливает сэра Зануду со своей ладошки.
— Что поделаешь: аристократы. Эти всегда и везде найдут общий язык.
— Ага, зов крови, — хмыкнул Джемисон и добавил:
— Голубой.
— Завидуете? — рассмеялся Феллон.
— Ну что вы, Питер, что вы. Не завидую. Просто думаю о том, что не лучше ли нашему Очарованному принцу заняться своим делом.
— Своим делом? Каким же?
— Женился бы, что ли, на какой-нибудь принцессе, поселился с нею в своем замке и жил там, как говорится, долго и счастливо. А мы, простые смертные, скрипели бы перышками, зарабатывая себе на хлеб.
Феллон прекрасно понимал, что Джемисон и в самом деле завидует. Да и как не позавидовать лорду Максвеллу — молодому красавцу, крепко ухватившему за хвост свою Синюю птицу удачи!
А замок… Был у Макса Уорта и замок, который перейдет к нему когда-нибудь от отца, маркиза Линдхерста. И, кстати, замок этот совсем рядом, в каких-то пятнадцати милях от Винчестера. Есть у него и дом в Лондоне, и кругленькая сумма в банке. Чего еще желать человеку в этой жизни?
Лорд Максвелл определенно был баловнем судьбы. Она щедро одарила его всем — и красотой, и богатством, и завидным здоровьем. Каждый мускул его тела казался высеченным из гранита — недаром среди знатоков лорд У орт был известен как отличный боксер.
Полгода назад он купил “Курьер”, газету, прозябавшую на грани банкротства. В Лондоне его поступок сочли за причуду богатого аристократа и дружно предрекали “Курьеру” полный крах — если не завтра, то уж через месяц наверняка. Похожие мысли одолевали тогда и Питера Феллона. Он даже начал было подыскивать себе новое место. Правда, лорда Максвелла нельзя было назвать новичком в издательском деле — он выпускал до этого ежемесячный журнал “Лондон Ревю”, заполненный литературными статьями и опусами известных городских острословов. Но журнал — это журнал, а ежедневная газета — это совсем другое дело. Газеты постоянно ведут между собой яростную борьбу на выживание. И, кроме того, на что можно надеяться, если конкурировать приходится с “Тайме” — флагманом лондонской прессы? Тягаться с ней — самый верный способ поскорее вылететь на обочину.
