Не стоит избегать разговорчивых собеседников или принимать их странные откровения за старческое сумасбродство. Судьба человека, появившегося на свет с собственным материализованным отражением, полна странных событий и мрачных тайн. Печально известная история Железной маски — символ существования близнецов. Либо одному, либо другому из них приходится порой уходить в тень. Или же выбрать другой путь — разлуку.
Встретившись в брюссельском аэропорту Эн и Ди не сразу узнали друг друга — ведь они не виделись более полувека. Сестры жили в разных государствах, переписку не поддерживали, имели весьма смутные сведения о произошедших событиях. В начале января 1993 года Эн получила телеграмму: «Я овдовела. Приезжай. Диана». В тот же самый день, проживающая на другом конце Европы Ди распечатала срочное послание: «Приезжай. Я овдовела. Анна». То, что это случилось с ними одновременно, да и само зеркальное сходство телеграмм открыло вдруг несправедливую и невосполнимую потерю долгой разлуки. Несмотря на сознательное «хирургическое» разделение своих судеб, сестры все ещё являлись двумя половинками единого существа, связанными загадочными неразрывными узами общности, куда более сильными, чем биологическое родство.
Целый месяц каждая из них, имевшая детей, внуков, свой круг друзей, обязанностей, привычек, не решалась нанести визит сестре. Наконец, в силу вступила элементарная логика: Эн одиноко жила в собственном доме на набережной бельгийского курорта, в то время как Ди пребывала с сыном в испанской провинции, окруженная большим семейством. Естественно, Вторая приехала к Первой.
Рейс из Мадрида объявили с десятиминутным опозданием. В двери хлынула толпа прибывших с усталыми, озабоченными перелетом лицами.
Керин Лабмерт — медсестра Красного Креста, опекавшая Анну Хантер, подкатила инвалидное кресло к стеклянной стене, вдоль которой, снимая багаж с движущейся ленты, шли пассажиры. Мадам Хантер надела выходной твидовый костюм с мехом голубой норки, любимые серьги черного жемчуга, повязала на шею роскошный шелковый шарф, трепетавший при малейшем движении воздуха. Ее любимые духи с запахом лимона и свежескошенной травы летели за её спиной вместе с кончиками шафраново-земляничного шелка. Сквозь стекла очков не было видно глаз, но Керин почувствовала, как напряглась её подопечная, всматриваясь в толпу. Казалось, стоит окликнуть Анну — и она поднимется, легко переступив порожек давно онемевшими ногами.
— Эн, ты?! — неожиданно появилась рядом энергичная моложавая женщина. — Весь зал обегала… Привет…
Она смотрела на сидевшую в инвалидном кресле сестру с растерянным испугом и вдруг сжала виски наманикюренными пальцами. Ди плакала осторожно, мучительно, стараясь не размазать тщательно наложенную косметику. Сестры обнялись.
— Ты молодец, Ди, — сказала Эн, когда они сели в машину. — Правильно делаешь, что подкрашиваешь седину. И фигура гимназистки… А шляпка! — она исподлобья глянула на сестру и подмигнула. — «Леди золотая осень»?
— Да будет тебе! — отмахнулась Ди, подняв вуалетку. — Привела себя в форму перед визитом. Так всегда случается с деревенскими жительницами, отправляющимися в путешествие. Полдня сидела в парикмахерской, обновила гардероб. Неплохое пальто, верно? — она поправила большой круглый воротник бежевого длинного жакета с пушистым верблюжьим начесом.
— Прелестное! И ты чудо. Парикмахер здесь помог лишь самую малость. Неужели я могла бы выглядеть так же, если бы провела несколько часов в салоне? Шестьдесят пять — чудесный возраст! Ей Богу — чудесный. — Эн замолкла и виновато пожала плечами — ей не удалось заболтать сестру, с плохо скрытым ужасом глядевшую на инвалидку.
— Извини, я не знала, Эн… — покосилась Ди на сдвинутые в коленях неподвижные ноги сестры. — Вот уж ни к чему тебе это.
— А это? — вытянув шею, Эн пощупала дряблый подбородок. — Наверно — от лекарств. Я ведь глотала целую кучу. Да и по горам теперь не лажу, целую вечность не танцевала… Хотя… это не совсем правда. Не совсем правда, Ди.
— О чем ты?
— О ногах, о лекарствах, о танцах! О всей своей жизни. И о нас.
— Мы что-то перепутали, верно? — Ди настороженно заглянула в лицо сестре. — Где-то споткнулись и сделали неправильный шаг.
— Это можно было бы понять, если бы начать все заново. — Эн обняла её за плечи. — И знаешь, что бы мы сделали? — Она задумалась. — Мы поступили бы точно также.
Дома на набережной в Остэнде плотно прилегают друг к другу, словно держа оборону перед натиском морской стихии. Нижние этажи сплошь заняты ресторанами, кафе, маленькими магазинчиками, верхние — отелями, пансионатами, собственными апартаментами состоятельных брюссельцев. Среди современных пяти — семиэтажных «стеклянных» опоясанных лоджиями, миниатюрных особняков послевоенного строительства, затесался один — из серого пористого камня с украшениями «канатной» резьбой в португальском стиле. Прямо над зелеными зонтами, находящегося чуть правее ресторана и огромным пластиковым рожком мороженного, венчавшего расположенное по левую руку кафе, нависает полукруглый массивный балкон, опирающийся на прочные, закрученные винтом колонны. Под ним — сияющие витрины антикварной лавки, два круглоголовых лавра в керамических вазах у входа. Мрачно взирают сквозь стекло африканские маски, поблескивает серебром чеканная столовая утварь, теснятся занятные шкатулочки, статуэтки, вазочки и всякие вещицы солидного возраста, но вовсе непонятного назначения. Положив бородатую морду на лапы, дремлет на ступеньке черный скочч-терьер.
— Шикарный вид! — осмотрелась с балкона Ди. — Сейчас, конечно, холодновато. Я заметила — все дамы в мехах. Хотя солидных парочек не много. Сумасшедший ветер и все время накрапывает дождь. А море такое серое, грозное — брр! Счастье, что здесь не бывает сильных приливов. Затопило бы тебя до самой крыши. Вот что значит — попасть на курорт не в сезон. Летом, думаю, ты чувствуешь себя — как на выставке.
— Как на трибуне московского Мавзолея в дни демонстраций и военных парадов. Только мне не рапортуют командующие и не бросают цветы растроганные дети.
— Ты была там?!
— Уже в самом конце. Перед тем как рухнул Союз.
— Но этот балкон, надеюсь, выдержит? — Ди топнула ногой по керамическим плитам.
— Не беспокойся. Тут все надежно. Мою виллу называют «дом с колоннами». Хорошо хоть — не «дом на набережной». Ты ведь знаешь о московском «сталинском» общежитии, прозванном «братской могилой»?
— Слышала. Мой сын жуткий антикоммунист. Да и «антибуржуа» тоже. Этакий глобальный нигилист. От собственной беспомощности, полагаю. — Ди вошла в гостиную. — Все бы здесь раскритиковал.
