Но новая обстановка меня не изменила. Я не смогла весело окунуться в островную жизнь, несмотря на попытки тети Джанет представить меня своим друзьям. Когда в отеле собирались гости, я удирала и гуляла в одиночестве, откладывая момент возвращения. Мечтая стать другим человеком, я не желала ничего для этого делать.
Вчера тетя Джанет положила всему этому конец. Она выманила меня из моего убежища и вовлекла в этот ужасный конфликт. В течение нескольких дней она что-то замышляла за моей спиной: часто связывалась по телефону с Хампден-Хаус — большим квадратным строением с покатой крышей, стоящем на высоком утесе над Шарлоттой-Амалией, и почему-то выглядевшем устрашающим, зловещим. Тетя даже забралась на гору, чтобы побеседовать с Мод Хампден, а потом привела ее к нам и оставила меня с нею вдвоем.
Мы сидели в прохладной, затененной гостиной отеля, устланной толстыми коврами, обставленной гонконгскими креслами и китайскими столиками, инкрустированными перламутром. Когда тетя Джанет покинула нас, я села в одно из этих кресел, сразу ощутив себя карликом на фоне огромной спинки, царственно возвышающейся надо мной.
Мод Хампден — про себя я называла ее просто Мод, как и тетя Джанет, — предпочла не доверяться такому креслу и села на диван, обитый ситцем. Ей было, вероятно, лет семьдесят; среднего роста, скорее худая, нежели стройная, загоревшая от постоянного пребывания на солнце. Ее седые волосы были коротко подстрижены и взлохмачены островными ветрами, коричневое ситцевое платье без рукавов, обнажив худые морщинистые руки с вздувшимися голубыми венами, выдавало возраст.
Красивые, широко расставленные серо-голубые глаза Мод так пристально изучали меня, что я была польщена и отнеслась к ней с таким же вниманием. Она явно привыкла командовать, поэтому без труда низвела меня до положения ученицы, разговаривающей с директором школы. А я за те три недели, что не работала, разучилась вести себя как преподаватель, что мне нередко помогало скрывать неуверенность в себе при встрече с незнакомыми родителями.
Не тратя времени, Мод Хампден сразу приступила к делу. Она доверительно пожала мне руку, сдавив так, что хрустнули кости, и решительно заявила:
— Мне нравится, как вы выглядите.
Я не нашлась что ответить, а она ободряюще улыбнулась. Ее теплая улыбка наводила «а мысль, что в молодости эта женщина была необыкновенно красива.
— Вы, конечно, гадаете, что я хочу этим сказать. Буду откровенна. Во-первых, вы молоды и ближе по возрасту к Лейле, чем все мы. Похоже, вы дружелюбны, но сдержанны и не внушаете никакого страха. Мне нравятся ваши серые глаза, прямой взгляд и как вы причесываете ваши прекрасные каштановые волосы!
Чтобы волосы не путались, я завязываю их сзади хвостиком.
— И одеты вы очень скромно, — продолжила старая леди. — Мне нравится этот голубой лен. Вы не носитесь по магазинам, чтобы скупать тропический ситец, как туристка.
В тот момент я не подозревала, что она сравнивает меня с матерью Лейлы, Кэтрин Дру. И это сравнение было явно в мою пользу.
— Джанет говорит, что у вас есть подход к молоденьким девочкам, — заявила между тем Мод, — легко находите общий язык с трудными детьми.
Тетя Джанет утверждала это совершенно голословно. Она не могла ничего такого знать, разве что сделала какие-то выводы из моих писем, в которых я ей рассказывала о моей работе в школе.
— Мне довелось работать в основном с девочками, — признала я, все еще не понимая, к чему клонит наша гостья.
Миссис Хампден энергично тряхнула седой головой:
— Вот именно! А, насколько я понимаю, вы хотите найти новое место и не возвращаться на прежнюю работу?
— Я сожгла позади все мосты, но о новом месте пока не задумывалась…
— Отлично! — воскликнула Мод. — Тогда вы, если так можно выразиться, находитесь на рынке. Я хочу, чтобы Вы поднялись на гору в Хампден-Хаус и попытались найти подход к моей внучке. Ничего не могу вам обещать с уверенностью, но, если дело пойдет, я смогу обеспечить вас работой у нас на ближайшие несколько лет.
Но что я должна буду делать? Сколько лет вашей внучке?
— Лейле четырнадцать. Нет, нет, вы не будете гувернанткой в старомодном смысле этого слова! Вы должны стать ей другом и советчиком с некоторым покровительственным оттенком. У нас на островах, знаете ли, проблема со школами. Отец Лейлы родом из Колорадо, и он искренне считает, что ее следует отослать к его сестре в Денвер. Вы поможете мне убедить его, что в этом нет необходимости. Девочка еще успеет покинуть Сент-Томас, когда подрастет. Вы завершите ее школьное образование и подготовите к поступлению в колледж.
До меня кое-что начало, доходить.
— А почему вы не хотите, чтобы она покидала остров? — поинтересовалась я.
К моему удивлению, лицо старушки сморщилось, властное выражение уступило место печальному и даже трогательному.
— Полагаю, я эгоистка, — ответила она, — Лейла — это все, что у меня осталось. Я не хочу, чтобы она уезжала. Хочу, чтобы она была здесь, со мной, хочу наблюдать за ней, как наблюдала с самого ее рождения. И это должно быть как для ее блага, так и для моего. Лейла не желает, чтобы ее отсылали. Она изо всех сил борется со своим отцом. Вы смогли бы ей помочь, хотя она, может быть, вас даже и не примет!
Это было честное признание, и Мод Хампден от этого сильно поднялась в моих глазах. До сих пор мне казалось, что она способна приказывать всему миру, и я отчаянно сопротивлялась ее влиянию. Мне за мою жизнь слишком много приказывали. Но эта трогательная черта ее характера вызывала к ней симпатию.
— Вы упомянули о какой-то проблеме, — напомнила я. — Не расскажете ли поподробнее?
— Проблема заключается в матери Лейлы, — без колебаний ответила она и замолчала, продолжая пристально разглядывать меня прекрасными светлыми глазами.
Наверное, я покраснела до корней волос. Очевидно, тетя Джанет и Мод Хампден обсуждали проблемы моей матери, а мне была ненавистна мысль о том, что посторонние люди находятся в курсе моих тайн.
Я неуклюже поднялась с высокого кресла и вышла на веранду, с которой открывался вид на лужайку, заросшую тропическим кустарником, и каменную лестницу, ведущую с холма вниз к центру города. Дальше виднелись спокойные голубые воды бухты, окруженной Флэг-Хилл и Хассел-Айленд. По небу плыли небольшие одинокие облачка. Солнце светило ярко, но грело не так горячо, как, я полагала, должно было греть в августе. Пассаты насквозь продували эти острова, и даже летом жара здесь не бывала невыносимой. Стоя спиной к Мод Хампден, я чувствовала, как мой гнев утихает и меня снова охватывает безразличие. Я не хотела ничего делать, не хотела никем быть. Разумеется, мне не было никакого дела до проблем четырнадцатилетней девочки, у которой сложные отношения с матерью. Это не для меня. С меня довольно!
