цыпочках добраться до входной двери. Ее, конечно, бесшумно не открыть, но если делать все быстро, то можно успеть выскочить в подъезд.
Руки не слушались, ноги дрожали. «Господи, пусть всё получится!» – молила я. Надавив на створку шкафа, начала медленно сдвигать её в сторону. Зажмурилась, старалась не дышать. Пока все было тихо. Мне удалось бесшумно сдвинуть створку. Медленно вышла из шкафа и огляделась – его не было. Путь к побегу был свободен, но я сделала шаг в сторону гостиной. Мне вдруг показалось, что увидеть вора крайне необходимо, чтобы потом проще было его найти! Мысленно ругая себя, на носочках прокралась в гостиную. Мужчина сидел на диване спиной ко мне. Ноги он положил на журнальный столик, а руки раскинул по спинке дивана. Там же, на столике, стояла моя чашка с его недопитым кофе.
– Ну что, надоело прятаться? – едва сдерживая смех и не поворачивая головы, произнёс гость.
– Да. «Зачем я отвечаю? Еще не поздно убежать» – рассердилась я на себя, но ноги как будто приросли к полу.
– Ну и отлично! А то я уж, было, подумал, что мы в прятки играем, как в детстве. – И тут он обернулся, а на моем лице расплылась улыбка. Напряжение последнего получаса спало, и я, не сдержавшись, подбежала и обняла его.
– Лёша! Ты! Как же я испугалась! Думала, это вор! Откуда у тебя ключи?
– Геннадий дал. Сказал помочь тебе перевезти вещи, но не знал, дома ты уже или нет. – Леша встал и внимательно оглядел меня. – А ты подросла, мелкая!
– А ты вообще шкаф! Точно бандюга!
– Ладно, хватит, иди, еще обниму. Я скучал!
Он скучал?! Я точно не ослышалась?! Но сейчас, глядя на него, поняла, что тоже скучала. Мне не за что было на него злиться. Пусть в детстве мы так и не стали близкими друзьями, но и плохого Леша мне никогда ничего не делал. За это время он мало изменился – все такой же высокий, красивый, вот только стал еще шире в плечах. И взгляд! Если раньше он казался мне ледяным, то сейчас в его серых глазах светились веселые, лукавые искорки.
– Ксюш, давай поговорим, а? Знаю, болтать по душам нам раньше не приходилось. Я был еще тем засранцем, да и ты мелкой занозой, сама знаешь, где. Но сейчас послушай меня, ладно!?
Когда первые эмоции спали, мы с Лешей перебрались на кухню, где решили выпить еще по одной чашечке кофе. Мне захотелось его удивить, и я старательно выводила рисунок на молочной пенке.
– Ладно, слушаю. И, кстати, занозой я не была, а вот ты… – Но Леша меня не дослушал.
– Ксюш, ты сердишься на нас всех, я знаю. У тебя на это есть причины. Я бы тоже сердился, даже больше, чем ты. – Голос Леши стал серьезным.
– Тебя Гена попросил со мной поговорить?
– Нет, скорее, наоборот. Я уже говорил и отцу, и Геннадию, что если бы ты была в курсе, совершала бы меньше глупостей. Мне никогда не казалось правильным делать все за твоей спиной, но, глядя на твою маму, понимал, что отчасти отец был прав. Чем ты дальше от нас во всех смыслах, тем целее.
– Что с моей мамой не так? Почему ты так странно говоришь?
– Ксюш, я тебе все сейчас расскажу. Все, что знаю. Но при одном условии…
– Каком?
– Ты не будешь жить одна, ладно? Не хочешь с Геннадием – не надо. Можешь переехать ко мне, я пару месяцев точно буду в городе.
– Рассказывай! – Рисунок на «капучино» был безвозвратно испорчен, но, чтобы узнать о маме, я была готова дать любое обещание.
Наш разговор с Лешей затянулся на несколько часов. Конечно, со слов Гены я многое уже знала, но не верила ему до конца. Моё недоверие разбил вдребезги Леша, рассказав о маме.
… О том, что вся эта история началась до моего рождения, я догадывалась. Их было трое: моя мама и два лучших друга, Николай и Федор. Мама в то время была студенткой медицинского института, а ребята – главными хулиганами в городе. Их уже тогда боялись. А еще в этой истории была красивая любовь между мамой и папой и больная любовь Федора. Постепенно дружба парней разрушилась, и на смену ей пришла неприкрытая ненависть. По словам Леши, Федор этот чего только не делал, какие только низкие поступки не совершал, чтобы очернить Николая в маминых глазах, вот только разлучить влюбленных никак не мог. А однажды он подставил моего отца, причём сильно – так сильно, что Николаю светил немалый срок. Мама готова была пойти на все, лишь бы отца оправдали. Тогда и согласилась быть с Федором, который обещал снять все обвинения. Николаю, конечно, причины маминого ухода к Федору преподнесли иначе. Возможно, он бы и догадался в чем дело, и простил ее, если бы его отпустили, но вмешался в эту историю случай, а точнее – я. Мама оказалась беременна и от меня, ребенка от любимого мужчины, отказаться не смогла. Тогда Федор просто озверел: маму выгнал, а Николая посадил на очень большой срок.
Когда мне было лет двенадцать, Николая освободили, и он вернулся в город. Вот только если в прошлом он был простым хулиганом, то теперь стал очень влиятельным человеком в криминальном мире нашего города. Первым делом, конечно, он нашел маму. Тогда она уже была женой Соболева. Подступиться к ней было сложно. А еще он узнал обо мне, но вместо радости, ощутил жгучую ненависть. Во мне он признал дочь Федора, а не свою. Почему он был в этом настолько сильно убежден, непонятно, но желание отомстить маме и Федору за их предательство только укоренилось в его сознании. У него была навязчивая идея – убить меня. Попыток было несколько, но меня хорошо охраняли. Именно тогда Гена стал моей тенью, моим ангелом-хранителем. Но я, конечно, об этом не догадывалась.
То, что случилось с Геной на мосту, стало для Соболева и мамы последней точкой. Для Николая был разыгран спектакль, что очередная его попытка избавиться от меня удалась. Романовская Ксения Николаевна погибла. Уже тогда я стала Мироновой, просто не знала об этом. Меня всячески пытались уберечь. Просто не могли предположить, как отреагирует девочка-подросток на такую страшную правду. Боялись, что не уеду, что не смогу сохранить тайну, что притворяться, будто я не дочь своей матери, тоже не смогу. Сложнее всего после моего отъезда было маме. Николай постоянно появлялся в
