Задумавшись, Винсент вновь сосредоточил внимание на мерцающем пламени свечи.
– Я готов.
– В таком случае, тебе необходимо всего лишь попросить о прощении.
– Прости меня, Господи, ибо я грешен, – сказал Винсент, сделав глубокий вдох.
– Продолжай. Здесь ты в безопасности, – мягко посоветовал ему отец Альберто.
Услышав это, Винсент вновь замешкался. Впервые с тех пор, как он, будучи молодым мальчиком, зашел в церковь и почувствовал себя в ней комфортно, он вновь ощутил, что он действительно находился в безопасности.
– В первый раз я убил человека, когда мне было восемнадцать лет. Я выстрелил ему в сердце из своего револьвера. Он моментально потерял сознание, но он продолжал дышать еще ровно минуту и двадцать девять секунд. Я считал. Сейчас, по прошествии многих лет, мне кажется, что это произошло очень быстро, но в тот момент мне казалось, что он никогда не умрет. И, стоя рядом с ним, я думал только лишь о том, каким неправильным мне казалось происходящее.
– Оно казалось тебе неправильным из-за того, что ты не должен был убивать человека?
– Нет, из-за того, что было мало крови. Она немного запачкала его рубашку, и из носа у него шла кровь, пока он задыхался, но в целом крови было совсем немного. Словно он истекал кровью изнутри. Это казалось странным. Я думал, что при выстреле сердце крови должно быть куда больше.
– Зачем ты убил его? – спросил отец Альберто, немного помолчав.
– Он изнасиловал мою жену, – ответил Винсент практически шепотом. – Я был судьей, присяжными и палачом. Он должен был заплатить за содеянное.
– Ты не думал, что Господь воздаст ему за то, что он сделал?
– Думал, – ответил Винсент. – Я ускорил его встречу с Господом.
– Зачем?
Винсент нахмурился.
– Я же объяснил.
– Ты поведал мне о поступке этого мужчины, о совершенном им грехе, но ты не рассказал мне о том, зачем ты его убил. Я помню тебе восемнадцатилетним. Тогда я обвенчал вас с Маурой. Ты не был мстительным человеком, и Маура не пожелала бы, чтобы ты сделал подобное.
Винсент притих. Священник, разумеется, был прав.
– Приказ исходил от моего отца. Он назвал это свадебным подарком. Я не хотел этого делать, но у меня не спрашивали о том, чего я хочу. Убийство этого человека стало моим первым приказом, первой проверкой на прочность. Отец думал, что делает мне одолжение.
– Какие еще одолжения делал для тебя отец?
Винсент покачал головой.
– Думаю, и целого дня не хватит на то, чтобы все рассказать.
– У меня есть время, – сказал священник. – Главное, поспеть к воскресной мессе.
Винсент рассмеялся, испытав чувство облегчения из-за того, что священник так спокойно отнесся к его откровению.
– Пойдем, – сказал отец Альберто, указывая на исповедальню. – Сделаем все должным образом.
Бросив последний взгляд на мерцавшее пламя свечи, Винсент проследовал за отцом Альберто. Как только он опустился на скамью в исповедальне, слова, казалось, начали вырываться из него по своей собственной воле. Он рассказал отцу Альберто обо всем, покаявшись во всех грехах, которые он в своей жизни совершал. Поведав ему обо всех людях, которых он убил. Обо всех местах, которые он ограбил. Обо всех тех, кому он причинил боль. Он сознался в каждом постыдном поступке, в каждом гнусном слове. Винсент исповедовался до тех пор, пока не выговорился целиком и полностью.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил отец Альберто, когда Винсент закончил.
Как он себя чувствовал? Он чувствовал облегчение. Спокойствие. Он чувствовал себя так, словно с его плеч свалилось тяжелейшее бремя. Словно с его груди пропал давивший на нее груз. Он чувствовал, что стал свободнее. Ему стало легче. Он чувствовал себя прощенным. Он ощущал покой.
– Сейчас я испытываю желание выкрасить дверь своего дома в синий цвет.
* * *
Пытаясь занять в кресле удобное положение, Хейвен смотрела в большое окно, наблюдая за внешним миром. День клонился к своему окончанию, но, несмотря на это, по улице ходили одетые в костюмы детишки, которые останавливались у домов со своими ведерками для сладостей. Наблюдая за детьми, Хейвен ощутила поднимавшуюся в ней тоску. Дети казались совсем юными и беззаботными, они ничего не ведали об опасностях, скрывавшихся всего лишь в нескольких футах от них. Хейвен никогда не знала подобной беззаботности. Когда она была в их возрасте, ее монстр вовсе не был вымышленным – он был настоящим.
– Привет, twinkle toes.
Раздавшийся словно из ниоткуда голос застиг Хейвен врасплох. Обернувшись, она увидела Доминика, остановившегося в дверях комнаты. Улыбнувшись, он направился к ней, достав из кармана леденец на палочке в форме тыквы. Кармин заворчал, когда Доминик протянул его Хейвен. После встречи с Салом, на которую его вызвали несколько дней назад, Кармин не отходил от нее ни на шаг.
– Она суп с трудом ест, а ты решил дать ей леденец?
Доминик закатил глаза.
– Когда ты успел стать ее сиделкой? Она – самостоятельная девушка. Леденец ее не убьет.
– Не в этом суть, – ответил Кармин, поднимаясь на ноги. – Я принесу ей поесть что-нибудь посущественнее.
– Да, будьте так добры, Марта Стюарт, – пошутил Доминик. – И не забудь связать ей по дороге шарфик. И ботинки прихвати.
– Vaffanculo, – крикнул в ответ Кармин, покидая комнату.
Покачав головой, Доминик вновь развернулся к Хейвен.
– Парню не мешало бы расслабиться, а то его того гляди удар хватит.
– Он просто пытается помочь, – заступилась за него Хейвен. – Не подливай масла в огонь.
– Я понимаю, что он пытается помочь, но это не повод отказываться от сладостей во время Хэллоуина.
– Спасибо, – поблагодарила Хейвен, снимая с леденца обертку. – Я вспомнила о Хэллоуине только лишь тогда, когда увидела ребятишек, традиционно играющих в игру «Кошелек или жизнь».
Рассмеявшись, Доминик присел на подлокотник кресла.
– Эта забава называется «Неприятность или угощение».
– О, – удивилась Хейвен, смотря на детишек в костюмах. – Я не знала, поскольку никогда не принимала участия в подобном. У меня не было нормального детства.
– Нормальность – понятие относительное, – сказал Доминик. – К тому же, никогда не поздно поучаствовать в этом. Возможно, и мы как-нибудь этим займемся.
Хейвен улыбнулась, зная, что Доминик на самом деле поучаствовал бы в подобном.
– Я бы с удовольствием.
– Я очень рад тебя видеть. Я бы приехал раньше, но Тесс заставила меня пообещать, что сперва я предоставлю тебе некоторое время на выздоровление.
