После обеда Рэнсом угрюмо сообщил Дейку о потере Циклона, многообещающего жеребца, и по лицу его пробежала новая тень. Памела насторожилась.
— Знаешь, перед обедом звонил твой отец.
Как всегда в таких случаях, все внутри Памелы сжалось в напряженный комок.
— Ясно, — только и выговорила она безжизненным голосом, продолжая убирать со стола тарелки.
Рэнсом кивнул.
— Я сказал ему, что ты объезжаешь скот. Думаю, ты не переменила решения не разговаривать с ним.
Памела перевела дыхание.
— Нет.
— Знаешь, он по-прежнему хочет, чтобы ты вернулась домой.
— А я и так дома!
Рэнсом расплылся в улыбке, не скрывая радости от ее слов.
— Но он говорил очень твердо. Даже злобно. Обвинял меня в том, что я не даю тебе с ним поговорить, — грустно добавил он.
Комок внутри Памелы сжался еще сильней.
— Прости. Мне жаль, что он так сказал.
Рэнсом пожал плечами.
— Ничего, я привык.
— Все равно он не должен все сваливать на тебя. Мог бы за пять лет, казалось, поверить в то, что мое решение твердо. — Девушка закусила губу. — Прости, что тебе приходится лгать из-за меня.
Рэнсом снова пожал плечами.
— Я мог бы лгать с сегодняшнего дня и до самого Страшного суда, и все равно мне не сравняться по этой части с Бартом.
Девушка подняла взгляд на лицо дяди. Оба они давно уже распростились с последними иллюзиями насчет Барта Малкольма. Она перевела глаза на Дейка, но тот сидел с непроницаемым выражением. Памеле вдруг показалось, что этот звонок послан ей свыше, как предупреждение, как напоминание о том, что станется с ней, если она влюбится в человека вроде ее отца.
Боже, неужели моя мать чувствовала именно это? Полнейшую беспомощность, безудержное влечение к мужчине, чье пламя могло безвозвратно опалить ее? Торопливо собрав тарелки, она понесла их в кухню, пытаясь заглушить то щемящее чувство, которое каждый раз возникало в ней при воспоминании о бледном, восковом лице матери, нашедшей успокоение лишь в смерти.
Поставив тарелки в раковину, Памела, не оборачиваясь, выбежала через боковую дверь во двор, залитый угасающими лучами вечернего солнца.
Когда уже почти стемнело, Дейк вышел на крыльцо и увидел там Памелу. Девушка сидела на верхней ступеньке, обхватив руками колени. Волосы ее были распущены и струились по плечам и спине, а длинное платье спадало вниз по ступеням. Дейк против воли залюбовался ею.
Встав перед Памелой, он чуть наклонился вперед, оперся о перила, поставив одну ногу на предпоследнюю ступеньку.
— Хотите, поговорим об этом? — предложил он и почувствовал, как она вся напряглась.
— Нет, — ответила Памела и через мгновение добавила: — Вас это ровным счетом не касается.
— Разве?
Девушка вскинула на него взгляд.
— Что вы хотите сказать?
Дейк пожал плечами.
— Да вот, все гадаю, о ком это мы говорили вчера вечером на самом деле.
Глаза ее сузились от подозрения.
— Рэнсом вам что-нибудь рассказал?
— Чуть-чуть, — признался Дейк. — И то лишь оттого, что я сам попросил его. Меня всегда интересовало, почему он никогда не рассказывает о своем брате. Я ведь много лет даже и не догадывался, что у него есть брат.
— Значит, — с горечью спросила она, — Рэнсом рассказал вам, как обаятелен мой отец? И что женщины тянутся к нему, как мухи на мед, а он меняет их каждую неделю? Что он дважды попадал в журналы в числе пятидесяти самых очаровательных жителей штата? Что у него хватит денег скупить половину Техаса? И все остальное — или всех, — что только пожелает?
Памела, судорожно сжав руки, зарылась лицом в колени.
— Нет, об этом он мне не рассказывал, — тихо отозвался Дейк. Он и сам не знал, зачем так упорно настаивает на этой теме, но почему-то она казалась ему очень важной. Поэтому после некоторого колебания он продолжил: — Рэнсом сказал мне только, что его брат воспринимает весь мир как свое владение. И что он причинил боль многим людям.
— Да. Это правда.
— И что он и впрямь хочет, чтобы вы вернулись домой.
Памела с отвращением фыркнула.
— Он мне уже несколько месяцев не дает покоя. Сама не знаю, зачем я ему вдруг понадобилась.
— Может, оттого что он просто любит вас?
Девушка резко замотала головой и снова поглядела на Дейка.
— Мой отец не любит никого, кроме себя. Если он хочет, чтобы я вернулась, значит, у него есть на то какая-то причина. Какие-то личные соображения. Он ничего не делает просто так.
Дейк снова помолчал. Он видел, что Памела задета за живое, но прекратить этот разговор не мог.
— У меня возникло такое ощущение, — медленно произнес Дейк, — будто одним из людей, кому он причинил боль, был и Рэнсом.
Памела вскинула голову.
— Да, — сердито выпалила она. — Он плохо обходился с Рэнсомом. Называл его никчемным неудачником и шутом гороховым. Говорил, что Рэнсом как родился клоуном, так и помрет.
Дейк догадался, что эти насмешки больно задевали девушку. Может быть, даже больше, чем самого Рэнсома.
— И вы ссорились с ним из-за этого? — спросил он, чтобы проверить свою догадку.
Девушка сдавленно охнула и вскочила, словно собираясь бежать. Но не убежала, а лишь с силой вцепилась в перила.
— Нет, — выдавила она наконец хриплым от волнения голосом. — Это же был мой отец. Мой папочка. А я была папочкиной дочкой. Считала, что он для меня может луну с неба достать. И я…
Горло ее сжалось, и она лихорадочно глотнула воздуха.
— Я верила ему. Много лет Рэнсом был для меня просто придурковатым дядюшкой, семейным шутом. Мама пыталась мне объяснить, что я ошибаюсь и что Рэнсом очень хороший человек. Я и сама несколько раз его видела и думала, что она, может, и права. Он был забавный. Все время меня смешил, хорошо со мной обращался. Но надолго никогда у нас не оставался. Мне следовало самой обо всем догадаться. Я должна была увидеть правду. Но я верила отцу.
Дейк беспокойно переступил с ноги на ногу. Прозвучавшая в голосе девушки боль необычайно подействовала на него, заставляя переживать ее, как свою собственную. Это вина в ней говорит, понял он. Памела до сих пор испытывает вину — сам Дейк слишком хорошо знал это чувство.
— В том не было вашей вины, — начал он.
Девушка резко развернулась к нему.
— Да? Может, и правда не было, пока мне было пять, шесть, семь лет. Но я продолжала верить отцу. Даже после смерти матери я все еще верила ему. Я не понимала, что она живет лишь надеждой, что я наконец прозрею. Когда я достигла шестнадцати и все еще боготворила Барта Малкольма, мама сдалась. И умерла.
Памела говорила об отце подчеркнуто отстраненно, как о чужом человеке. И Дейк видел, что она невольно переносит свое отношение к отцу на него. О Боже, сперва Кэнди, которую тиранил ее первый муж, а теперь вот и Памела. Неужели ему придется всю жизнь расплачиваться за свою привлекательную внешность? Расплачиваться по чужим счетам?
