Нет. Она не доверяла. Нисколько. Это осознание взволновало и испугало ее, когда он поднялся на ноги и собрался уйти. «Что он делает? Куда он направляется?» Она услышала шорох травы, когда он обошел ее сзади. Вэл попыталась заглянуть через плечо, но он рукой закрыл ей глаза. Она дернулась.
— Что ты…
— Ш-ш-ш. Я открою тебе один секрет. — Его губы коснулись ее уха, вызвав дрожь ощущений на этой стороне лица, и Вэл обнаружила, что уклоняется от чистой интимности его жеста. — Ты умеешь хранить секреты?
Не понимая как реагировать, она сказала:
— Да, но…
— Иногда мне кажется, что во мне больше звериного, чем человеческого.
Вэл напряглась.
— Это глупо.
— Разве? Мы все были раньше дикарями. Само собой разумеется, что некоторые из нас сохранили звериных черт больше, чем другие. Человечество — это клетка, и наши пуританские чувства сдерживают нас как решетка. Мы ограничены нашим собственным разумом и интеллектом, и все же большинство из нас даже не понимает этого.
— Ты говоришь ужасные вещи. Развяжи меня, — запротестовала она. — Мне это не нравится.
— Нет, это не так, не правда ли? — выдохнул он. —Ты похожа на полудикое животное, которое все еще боится узды. «Плени и властвуй, ибо мне не быть свободным, если ты не покоришь…». Но свобода — это все равно иллюзия.
Эти строки…
— Донн, — выдохнула она.
— М-м-м… И… «Любовь ведет порою нас тропинкой узкой. Волк подчас по той тропе идти боится», — Его губы коснулись впадинки под ее ухом. — Это Байрон. Распутник, но довольно красноречивый для такого грубого и низкого человека. Хотя красоту так часто можно найти в самой глубине упадка. — И уже совершенно другим голосом, он кротко спросил. — В котором часу ты обещала матери вернуться домой?
— Сейчас. Отпусти меня прямо сейчас.
— Я доставляю тебе неудобства?
Да.
Она почувствовала, как его палец скользнул между ее кожей и цепью.
— А может быть, ты боишься, что кто-нибудь увидит тебя такой рядом со мной?
До сих пор такая возможность даже не приходила Вэл в голову.
— О боже, — прошептала она. Гэвин позволил ей бороться с видом высокомерной снисходительности, которая испугала ее. Затем, когда она уже готова была заплакать, он протянул руку, чтобы расстегнуть застежку. Вэл, не теряя времени, попятилась от него, ее сердце бешено колотилось, ладони вспотели.
— Не сердись на меня, — она вздрогнула, когда он потянулся, чтобы погладить ее по щеке. — Я не смог удержаться, чтобы не поддразнить тебя.
В его голосе звучало раскаяние, но выражение его глаз… все это было неправильно.
— Я должна идти, — проговорила она натянуто.
— Ты злишься.
Его глаза пусты.
— И испугалась.
Там ничего нет. Ничего, кроме теней.
— Нет, — возразила она, и это прозвучало так же неубедительно вслух, как и в ее голове.
— Я отвезу тебя домой, — как ни в чем не бывало, проговорил он.
И поскольку Вэл не смогла придумать вежливого способа отказать ему, чтобы не обидеть, она позволила. Двигатель гудел в тишине, потрескивая от напряжения, сродни электрическому. Хотя Гэвин не сводил глаз с дороги, она чувствовала, что ни одно ее движение не ускользало от его внимания.
Его слова клубились в ее ушах, как пар, даже сейчас, такие же темные, как страхи в глубине ее сердца.
(Иногда мне кажется, что во мне больше звериного, чем человеческого).
***
Гэвин высадил ее у дома, наградив долгим поцелуем, от которого у нее онемели губы. Вэл пробормотала что-то невразумительное на прощание и сбежала в дом, заперев за собой дверь. Сердце бешено колотилось, и она все еще чувствовала на запястьях жало его подвески: холодный металл, согретый человеческой кожей.
Вэл бросила рюкзак на кровать и грубо расстегнула молнию. Схватила первую попавшуюся тетрадь, папку с записями о здоровье и зеленую гелевую ручку, в которой осталось всего четверть чернил.
На пустом листе она провела зеленую линию, разделив бумагу на две колонки. Одну она подписала Гэвин, другую — Преследователь. Мелким почерком она записала все, что знала об этих людях, и не останавливалась, пока не заполнила весь лист.
Сходство между ними оказалось ужасающим.
Но что это значило для нее? Человек, который посылал ей послания, пугал ее до глубины души. Потому что Вэл подозревала, что он считает ее вовсе не человеком, а животным — нет, еще хуже: вещью, которой можно владеть, с которой можно играть, с которой можно шутить, а потом выбросить, как только она сломается.
С самого первого сообщения Вэл начали сниться кошмары о том, как ее подловят одну, в темноте. Она не была уверена, что такой мужчина может сделать с ней, но знала достаточно, чтобы понять, что ей это не понравится.
Впрочем, это говорило в пользу Гэвина, потому что до сих пор он не сделал ей ничего плохого. На самом деле. И ее тоже тянуло к нему. Когда он поцеловал ее, земля, казалось, ушла у нее из-под ног.
С другой стороны, Гэвин знал, что ее ждали домой к назначенному времени, оба раза.
Что бы он сделал, если бы ее не ждали в ближайшее время? Отпустил бы он ее?
Все кусочки подозрений соединялись с гораздо большей легкостью, чем ей бы хотелось. «Я не должна даже думать об этом. Я сама себя пугаю».
Каждый раз, закрывая глаза, Вэл чувствовала его дыхание на своей шее, это твердое, настойчивое давление на ее губы — и это смутное ощущение, что он охотится за ней, как за оленем в лесу. Темный охотник.
Родители ушли обедать, оставив ее варится в своих страхах, как мясо в кастрюле. Вэл умоляла их взять ее с собой, как будто ей четыре года, а не четырнадцать, не желая оставаться одной в их большом доме со слишком большим количеством дверей и окон.
Ее отец закатил глаза.
— Очень смешно, Вэл.
Ее мать, казалось, понимала, что Вэл не шутит, но она тоже сказала «нет».
— Столик заказан на двоих, а не на троих, — объяснила она, — и во время ужина там так много народу, что они, скорее всего, не смогут найти тебе другого стула. И кроме того, я уверена, что ты не хочешь застрять со своими воркующими родителями.
Все, казалось бы, лучше, чем эта изоляция.
Поэтому она заперла все двери и закрыла все жалюзи. Рядом с ней на столе лежал кухонный нож. Ее мать забыла про него — это был тот самый, с болтающимся лезвием и поцарапанной рукояткой, которым никто не пользовался.
Вэл знала, что должна придумать план, чтобы найти правду за всем этим, потому что в данный момент она могла только подозревать. И хотя боялась ошибиться, еще больше она боялась оказаться права. Гэвин знал, кто ее друзья, где она живет, какие у нее привычки и хобби. Если он был ее преследователем, то обладал более чем достаточной информацией, чтобы представлять серьезную угрозу. И сколько вообще может быть старшеклассников, говорящих так, словно они из девятнадцатого века?
К тому же он процитировал стихотворение Джона Донна. Вэл показалось, что он ждал какой-то реакции. Вроде узнавания.
Наверняка должны быть какие-то зацепки.
Может у него дома?
Она могла бы сказать, что хочет еще один урок шахмат, а потом найти предлог, чтобы осмотреться. На всякий случай она могла бы даже взять с собой нож. Но это означало бы, что она готова использовать его, а Вэл никогда в жизни не причинила вреда ни одной живой душе…
Глава 10
На следующий день была суббота.
Вэл неподвижно лежала на кровати, глядя, как ветви деревьев отбрасывают на стены ее комнаты тени, похожие на волнистую паутину. На ночном столике расположились: нож, фонарик, два энергетических напитка и детектив про Нэнси Дрю.
Не то чтобы она верила, что Преследователь придет за ней в ее собственный дом. Едва ли. Но каждый скрип и стон дома заставлял Вэл замирать и задерживать дыхание. Только когда родители, хихикая и слегка навеселе, вошли в дверь, Вэл выключила фонарик и позволила своему измученному телу расслабиться.
