– Знаете что, – сказала она ему, – хорошенького понемножку!
Гэн открыл было рот для перевода, но затем подумал, что лучше этого не делать. Кроме того, она все еще продолжала говорить:
– Я приехала сюда, чтобы работать, то есть чтобы петь на приеме, и я это сделала. Мне сказали, что я должна спать на полу вместе со всеми этими людьми, которых вы по каким-то причинам решили задержать, и я это сделала. Но теперь с меня довольно!
Она указала пальцем на кресло, где сидел сгорбленный аккомпаниатор.
– Посмотрите, – сказала она, – он болен, и я должна быть рядом с ним. – Смысл этих слов несколько противоречил предыдущим аргументам.
Аккомпаниатора, голова которого упала на грудь, а руки безвольно свесились вдоль туловища, как флаги в безветренный день, скорее можно было принять за мертвого, чем за больного. Когда она говорила, он даже не поднял головы. Шеренга женщин остановилась. Даже те из них, кто уже вышел на улицу, теперь начали оглядываться, совершенно не понимая, что происходит и что она говорит. И вот этот момент общей растерянности, эту непредвиденную паузу между словами и переводом, Роксана Косс сочла удобным моментом для бегства. Она бросилась к открытой, ожидавшей ее двери. Командир Гектор бросился вслед за ней и, не сумев поймать ее руку, крепко схватил ее за волосы. Да, такие волосы делают женщину легкой добычей. Эти тонкие шелковые нити иногда выступают в роли самых прочных канатов.
Затем одна за другой быстро произошли три вещи: во-первых, Роксана Косс, лирическое сопрано, издала чистый и очень высокий звук, в котором смешались удивление и боль; во-вторых, все приглашенные на прием гости, за исключением аккомпаниатора, сделали шаг вперед, показывая, что готовы взбунтоваться; и, в-третьих, все террористы, от четырнадцатилетних до сорокалетних, тут же схватились за оружие и передернули затворы, и от этого металлического клекота бунтовщики застыли, как будто в стоп-кадре. Вся комната замерла в ожидании, время остановило свой бег, и Роксана Косс, не озаботившись даже тем, чтобы расправить платье или пригладить волосы, вернулась на свое прежнее место у стены, рядом с картиной, которая, честно говоря, была не лучшим произведением мастера.
После этого командиры начали вполголоса совещаться между собой, так что даже стоящие рядом боевики, юные террористы, начали тянуть шеи, чтобы лучше расслышать. Голоса командиров сливались, периодически слышались слова «женщина», «никогда», «согласие». Затем один из них громко произнес фразу: «Она может петь!» Из-за того, что они говорили, низко склонив головы друг к другу, разобрать, кто именно это произнес, было невозможно. Может быть, все вместе.
Чтобы захватить человека в заложники, можно придумать множество причин. Заложник обладает для террориста определенной ценностью, иными словами, он может быть продан – за деньги или за свободу другого террориста. Человек может заменить деньги, если изыскать способ его удержания. А значит, хороший голос тоже обладает ценностью, потому что это такая вещь, которую многие желают слушать, разве нет? Террористы, не имея возможности получить то, за чем они пришли, решили взять кое-что взамен, то, о чем они и понятия не имели до того самого момента, как оказались на четвереньках в узких туннелях системы кондиционирования. Они решили взять то, что составляло смысл жизни господина Осокавы: оперное пение.
Роксана стояла у стены на фоне ярких, рассыпанных по всему полотну фруктов и плакала от досады и разочарования. Командиры начали повышать голос, остальные женщины и слуги поспешили выбраться из дома. Защитники смотрели враждебно, молодые террористы держали оружие наизготове. Аккомпаниатор, который, казалось, спал в своем кресле, внезапно вскочил на ноги и тоже вышел из дома, поддерживаемый с обеих сторон кухонным персоналом и даже не поняв, что его солистка осталась в плену.
– Так-то лучше, – сказал командир Бенхамин и рукой описал круг в воздухе, словно указывая на те места, которые раньше занимали заложники. – Теперь хоть можно дышать.
С улицы доносились крики и рукоплескания, которыми встречали выходящих заложников. С другой стороны садовой стены засверкали фотовспышки. Среди всеобщего смятения в дом вновь вошел аккомпаниатор, ведь никто не удосужился запереть входную дверь. Он распахнул дверь с такой силой, что на деревянной стене осталась вмятина от ручки. Его вполне могли пристрелить, но не пристрелили, потому что узнали.
– А Роксаны Косс там нет! – сказал он по-шведски. Голос его звучал глухо, согласные застревали во рту. – Ее нет среди других женщин!
Его речь была столь невнятной, что даже Гэн не смог быстро распознать язык. Шведский язык он изучал в основном по фильмам Бергмана во время учебы в колледже, сравнивая субтитры со звучащими с экрана словами, так что по-шведски он мог вести только самые простые разговоры.
– Она здесь, – сказал Гэн.
Казалось, возмущение вернуло аккомпаниатору здоровье. Землистый оттенок его кожи сменился ярким румянцем.
– Всех женщин освободили! – Он размахивал руками, словно пытался распугать ворон на кукурузном поле, на губах его выступила пена. Гэн добросовестно перевел его слова на испанский.
– Кристоф, я здесь, – сказала Роксана так, словно прием продолжался и они случайно расстались всего минуту назад.
– Лучше возьмите меня вместо нее, – простонал аккомпаниатор, колени его, похоже, снова начали подгибаться. Это прозвучало восхитительно-рыцарственно, однако все присутствующие прекрасно понимали, что он не нужен никому, а нужна именно Роксана.
– Выбросьте его вон! – приказал командир Альфредо.
Двое парней выступили вперед, но аккомпаниатор, который, по всеобщему мнению, был не способен на бегство ввиду нового внезапного приступа непонятного недуга, опрометью ринулся в глубь комнаты и тяжело опустился на пол у ног Роксаны Косс. Один из мальчишек прицелился в его крупную белокурую голову.
– Случайно ее не пристрели! – предупредил командир Альфредо.
– Что он говорит? – возопила Роксана Косс.
С некоторой заминкой Гэн перевел.
«Случайно». Вот как это бывает в подобных передрягах. Никакого злого умысла, просто пуля на несколько сантиметров отклоняется от намеченной цели. Роксана Косс прокляла всех этих собравшихся в комнате недоучек, которые, по всей видимости, даже не умеют как следует стрелять. Умереть по ошибке – вот уж не так она представляла себе собственную смерть! Дыхание аккомпаниатора снова стало неестественно быстрым и поверхностным. Он закрыл глаза и опустил голову к ее ногам. Его последний порыв полностью истощил его силы. Казалось, что он снова уснул.
