— Думаю, не запрещает. — Себастьян влился в поток машин. — Равно как и прогулку. Ничего нет приятней прогулки по пригородам летним вечером.
Мэл на него оглянулась, просияла улыбкой:
— Вы абсолютно правы, Донован.
— Запомню эту похвалу до конца жизни.
— Сумеете?.. — Мэл прикусила губу, не договорив. Они медленно ехали по трехполосным дорогам Форест-парка.
— Узнать дом? — закончил за нее Себастьян. — Со временем сумею.
— А как… — Мэл снова запнулась, поднесла к глазам бинокль.
— Как это делается? — Он с улыбкой повернул налево, по ее мнению, наобум. — Довольно трудно объяснить. Если вам действительно интересно, когда-нибудь попробую.
Машина вильнула к тротуару, остановилась, и Мэл нахмурилась:
— Почему остановились?
— Они здесь часто прогуливаются после ужина.
— Что?
— Гуляют с ребенком после ужина перед купанием.
Мэл бессознательно протянула к Себастьяну руку, повернула к себе его голову и сморгнула от вспышки силы в глазах, ставших темными, почти черными. Сумела только шепотом выдавить:
— Где он?
— В доме через дорогу. В доме с синими ставнями и с большим деревом на переднем дворе. — Успел схватить ее за руку, не дав выскочить из машины. — Не надо.
— Если он там, я его заберу. Пустите, черт побери!
— Подумайте. — Зная, что она чрезмерно поддается эмоциям, Себастьян обеими руками схватил Мэл за плечи, прижал к сиденью. Дело нелегкое: тоненькая, как тростинка, но сильная. — Проклятье, слушайте меня. С Дэвидом все в полном порядке. Вы только осложните дело, если ворветесь и попытаетесь его забрать.
Она сопротивлялась с горящим взглядом, похожая на богиню, готовую пустить огонь с кончиков пальцев.
— Они его украли!..
— Нет. Они даже не знают, что он украден. Думают, что от него отказались, убедили себя в этом, отчаянно мечтая о ребенке. Разве вы никогда ни о чем не мечтали настолько сильно, чтобы срезать путь, переступить размытую линию и получить желаемое?
Мэл яростно тряхнула головой:
— Это не их ребенок.
— Нет. — Тон смягчился, хватка ослабла. — Но прожил с ними три месяца. Для них он Эрик, они его очень любят. Любят так, что считают своим.
Она никак не могла отдышаться.
— Как вы можете просить меня оставить у них Дэвида?
— Ненадолго. — Он погладил ее по щеке. — Обещаю вернуть его Роуз до завтрашнего вечера.
Мэл кивнула, тяжело сглотнув.
— Пустите. — Себастьян отпустил ее, она трясущимися руками вскинула бинокль. — Хорошо, что удержали. Надо убедиться.
Направила окуляры на широкий эркер, разглядела за прозрачными шторами пастельные стены, детскую качалку, малиновый диванчик, заваленный игрушками. Крепко стиснула губы, когда в комнату за эркерным окном вошла худенькая брюнетка в шортах и хлопчатобумажной блузе, красиво тряхнула волосами, рассмеялась кому-то, протянула руки.
— Ох, боже, Дэвид…
Костяшки пальцев, державших бинокль, побелели. Женщина приняла ребенка у мужчины. Сквозь шторы видно, что Дэвид улыбается.
— Пойдемте, — тихо сказал Себастьян, но Мэл затрясла головой.
— Дайте сфотографировать. — Отложила бинокль, взяла твердой рукой аппарат с телескопическим объективом. — Поможет подтолкнуть Деверо.
Терпеливо отщелкала половину пленки, останавливаясь, когда обитатели дома скрывались из вида, и вновь снимая, когда подходили к окну. Потом, положив камеру на сиденье, стала растирать грудь, занывшую от боли и напряжения.
— Теперь пойдем. Может, его скоро выведут.
— Если силой хотите забрать…
— Я не дура, — огрызнулась она. — Знаю, что делать.
Они пошли по тротуару.
— Возьмите меня за руку, чтобы не вызывать подозрений, — предложил Себастьян, протягивая руку.
Мэл с сомнением на него покосилась, пожала плечами:
— Пожалуй, не повредит.
— Романтичная у вас душа, Сазерленд. — Он поднес ее пальцы к губам, с улыбкой услышал в ответ оскорбительные слова. — Очень люблю окраины, всегда хотел жить в таком месте. Аккуратно подстриженные газоны, розы в соседском саду за оградой, дети играют, мальчишки на велосипедах катаются, пахнет дымком от грилей, смех звенит в воздухе…
Вечно мечтая о том же, но никому ни за что не желая признаться, Мэл насмешливо подхватила:
— Сорняки, шумные соседи подглядывают сквозь жалюзи, злые собаки…
Как бы услышав зов, собака с глухим лаем понеслась по лужайке. Себастьян оглянулся, она замерла, заскулила, пошла прочь, поджав хвост.
Мэл не могла не оценить увиденное.
— Неплохой трюк.
— Это дар. — Он выпустил ее руку, обнял за плечи, шепнул: — Успокойтесь. Нечего бояться.
— Я вовсе не боюсь и не беспокоюсь.
— А натянулись, как барабан. Смотрите. — Провел ладонью по шее, легонько надавил пальцами, у Мэл вырвалось:
— Слушайте, Донован…
— Шшш… Это тоже дар. — Несмотря на сопротивление, он еще что-то сделал, и напряженные мышцы мгновенно расслабились.
Мэл только охнула.
— Лучше? — Себастьян вновь обнял ее за плечи. — Будь у меня больше времени и, прощу прощения, если б вы догола разделись, все узлы развязал бы. — Ухмыльнулся под ее изумленным взглядом. — Будет честно время от времени открывать вам мои мысли. А я довольно часто думаю, как вы смотритесь без одежды.
Смертельно боясь покраснеть, Мэл смотрела прямо перед собой.
— О чем-нибудь другом думайте.
— Трудно. Особенно когда вы в моей рубашке, которая вам очень идет.
— Не выношу флирта, — выдавила она сквозь зубы.
— Дорогая моя Мэри-Эллен, между флиртом и откровенной демонстрацией желания лежит глубокая пропасть. Если я скажу, что ваши чарующие глазки напоминают о зеленых холмах моей родины, золотые волосы о картинах Боттичелли, мягкая кожа об облачках, плывущих по вечерам над горами, это будет флирт.
Внутри что-то неприятно затрепетало — дурацкий разговор надо прекратить немедленно.
— Если скажете еще что-то подобное, то я скажу, что вы сумасшедший.
— Именно поэтому предпочитаю открытый подход. Хочу уложить вас в свою постель. — Себастьян остановился под развесистым дубом, повернул ее к себе лицом. — Хочу раздеть, прикоснуться, проникнуть и видеть, как вы оживаете. — Он наклонился, поймал зубами ее нижнюю губу. — И повторять это снова и снова. — Почувствовал, как она вздрогнула, превратил укус в долгий требовательный поцелуй. — Откровенно, правда?
Мэл уткнулась ему в грудь руками, растопырив пальцы. Невозможно понять, как можно было дойти до такого. Припухшие губы горели.
— Я думаю… — Проблема в том, что думать не получается. Сердце так грохочет, что люди, кажется, должны повыскакивать из домов. — Вы просто свихнулись.
