мог поступить?
– Надеялась, что ты подождешь, пока выздоровеешь, и мы тогда…
– И сколько это может занять? – Том вцепляется пальцами в руль. – Год? Два?
– Возможно.
Кэтрин и сама начинает сомневаться в своих словах.
– Представь, что мы с тобой на этом сошлись. Хорошо, – его взгляд становится жестким, – ладно, я готов смириться с мыслью, что еще минимум год не смогу поцеловать девушку, которая мне нравится. Все это время ты бы меня ждала?
– Возможно, – совсем неуверенно бормочет Кэтрин.
– А еще у нас с тобой есть шанс, что лечение пойдет не так, как мы хотим, правда? – Том резко срывается с места, стоит светофору загореться зеленым. – И я умру, так и не поцеловав тебя. Так и не узнав, что могло у нас быть.
– И это было бы лучше для обоих.
– Нет, Кейт. Я готов сделать все, чтобы мы с тобой были. Ты мне очень нравишься, и каждый раз, когда мы разговариваем, я только больше убеждаюсь в этом. Даже когда ругаемся! Но я не готов…
Том замолкает, переключает передачу и ускоряется, хотя рынок уже совсем рядом.
– Я не готов все время жалеть о том, что не сделал, – наконец произносит он хрипловатым голосом. – Ты можешь на меня злиться, можешь даже со мной подраться, но не говори, что мы не будем вместе.
– Тогда перестань повторять слово «умру», – вырывается у нее. – Если хочешь, чтобы были возможны хоть какие-то «мы», прекрати даже думать о вероятной смерти.
– Забились, – откликается он. – Больше не умираю.
– Но для меня все происходит слишком быстро, – отвечает Кэтрин. – Мы сами еще не знаем, получится ли у нас.
– Возможно, – кивает Том, – но не хочется терять время. Оно у меня сейчас по-другому ощущается.
Она понимает, что он имеет в виду. С момента диагноза время всегда ускоряется: что-то внутри подгоняет успеть все сделать, а самое страшное – потерять хотя бы минуту. И Кэтрин хочется сказать ему, что это нормально. Они в разных мирах, где для него уже все давно ясно, а она так не может. Ей нужно узнать человека, по-настоящему узнать, прежде чем вообще говорить об отношениях. Том же придумал будущее для них обоих и теперь борется не только с раком, но и со всеми на свете, чтобы взять у жизни все, что раньше откладывал.
Психология болезни, второй курс специализации, случай типичнее не бывает. Но сейчас на нее смотрят горящие глаза, в которых больше чувств, чем она когда-либо испытывала, и хочется наплевать на все знания и прыгнуть в этот водоворот.
Том качает головой в ответ каким-то своим мыслям и паркуется.
– Что ты хотела купить?
– Креветки, – почему-то неловко говорит Кэтрин, – и еще осьминогов.
– Пойдем, – Том забирает у нее цветы из рук и снова ставит их между сиденьями, – выберем вместе.
– Что ты делаешь?
– Ты хотела меня узнать, – напоминает он, – я, конечно, не специалист по осьминогам, вырос-то на треске и курице. Но с удовольствием прогуляюсь по рынку с тобой. Ты потом домой?
– Д-да. Но, Том…
– Отвезу вместе с твоими осьминогами, – он открывает ей дверь и протягивает руку, – помню, что ты злишься. Но теперь ты не мой лечащий врач, аргументов у тебя не должно остаться.
– Ты мог помешать моей карьере.
– Так помешал или нет?
– Нет, – признается Кэтрин, не способная больше спорить. – Жасмин все поняла и не считает, что я нарушила профессиональную этику.
– А чего ты на меня тогда шумишь? – Том так и не выпускает ее руку. – Все ведь хорошо.
– Ты невозможен.
– Вот это уже разговор, – его лицо светлеет, – пойдем, а то осьминоги уплывут.
Это снова становится весело: проводить время с Томом. Он не отпускает ее от себя ни на секунду, придирчиво рассматривает рыбин, и все вокруг превращает в шутку. Когда Кэтрин украдкой бросает на него взгляд, он улыбается так, словно нет ничего интереснее похода на рынок. Это вынуждает расслабиться, смеяться над очередным: «Вы считаете, так должна выглядеть треска?» – и прятаться за его спиной, когда здоровенный латинос сурово отвечает: «Это сибас, мучачо».
Выходя, Том несет ее пакет, набитый до отвала – сама она в жизни не купила бы столько еды. Мидии с крабовыми фалангами, лосось и сибас, брокколи с кукурузой, а еще несколько разных видов креветок и, конечно, маленькие осьминожки. Кэтрин целую неделю сможет питаться исключительно рыбой и морепродуктами.
– Теперь куда? – спрашивает он, открывая для нее дверь. – Уильямсберг?
– Да, – отвечает Кэтрин, – мне пора домой. Я сегодня еще не ела.
– Тут рядом есть испанский ресторан. – Том ставит пакет в багажник и, захлопнув его, наклоняется над дверью: – Зайдем?
– Со всей этой едой в машине? – удивляется она. – Нет, я хочу домой.
– Понял, – улыбается он и поправляет ей выпавшую из хвоста прядь. – Я тебе говорил, что ты самая красивая на этом рынке?
– Нет.
– Тогда исправляюсь.
Он снова садится за руль и аккуратно сдает назад. Кэтрин молча разглядывает его лицо, на котором отражаются радость и какая-то игривость, пытается понять, что ей делать.
От него веет уверенностью и заботой, словно они уже в отношениях.
– Мне нравится проводить с тобой время вот так, – произносит он, когда они выезжают на трассу. – Разве это не можем быть мы?
– Ты снова торопишь события.
– Тебя послушать, так мы должны сначала пару лет расшаркиваться на тротуарах Бруклина, – поджимает он губы и мотает головой. – Не викторианская Англия вроде.
– Как минимум я бы хотела, чтобы у нас было настоящее свидание.
Кэтрин вдруг понимает: она сдалась. Его уверенность, настойчивость и неубиваемый оптимизм делают свое дело. Спорить бесполезно, этот поезд уже сбил ее и теперь тащит за собой.
Знать бы еще куда.
– Легко, – откликается Том. – Завтра?
– Завтра работаю и закончу поздно, – задумывается она. – Суббота. Вечер.
– Ресторан или мне придумать особенное мероприятие?
– Подойдет и ресторан.
Том издает такой смешок, что Кэтрин невольно смущается: кажется, она ведет себя слишком холодно для девушки, которую подвозят домой с работы.
– Том, я не хотела прозвучать надменно.
– У тебя королевское имя, так что звучишь как королева, – отвечает он. – Мне даже нравится, а то ты иногда такая зануда. Ты похожа на Екатерину Арагонскую.
– Не знаю, кто это.
– Первая жена короля Генриха Восьмого, – объясняет Том.
Он, не отрывая взгляда от дороги, рассказывает о королеве, первой в истории женщине, которая стала сначала послом Испании в Англии, а потом правила страной сама, превосходя в этом и самого Генриха Восьмого. В голосе Тома сквозит восхищение, и теперь то, что он их сравнил, становится даже слишком лестным.
У Кэтрин возникает желание и самой прочесть
