Ознакомительная версия.
– Неделю точно, так что ты можешь завтра с работы – и прямо ко мне. Во сколько ты заканчиваешь?
– Вообще-то у нас ненормированный рабочий день… – сказала я и покосилась на Горыныча, который очень внимательно прислушивался к нашему разговору. – Но для тебя, Сашуля, я могу не задерживаться. Жди меня где-нибудь около шести. Устраивает?
– Конечно, устраивает! Посидим, выпьем… Повспоминаем, как было хорошо, когда… ну… в общем, когда было хорошо!
– А что я буду пить? – спросила я опять для Горыныча, хотя Сашка об этом и не спрашивала.
Она очень удивилась и вынуждена была спросить:
– А что, ты теперь что-нибудь особенное пьешь?
– Ну… ты же знаешь, что я люблю! – томно проговорила я и полуприкрыла глаза, опять-таки для Воронцова.
– Чего-то не припоминаю… – замялась Сашка. – «Монастырскую избу», что ли? В общем, не морочь мне голову! Что куплю, то и будешь пить!
– Ты всегда найдешь, чем угодить женщине, – заявила я, после чего Сашка довольно долго ошарашенно молчала в трубку.
– Значит, договорились? – перехватила я инициативу.
– Договори-и-лись… – несколько растерянно протянула приятельница.
– Ну и отлично! – преувеличенно радостным голосом прокричала я и тут вспомнила еще одну деталь, которая наверняка заставит моего нежданного-негаданного любовника слегка позеленеть от злости. Хоть он и бабник, но, думаю, и ему будет неприятно то, что я довольно регулярно занимаюсь сексом еще кое с кем.
– Саш! – крикнула я в трубку, опасаясь, как бы подружка ее не повесила раньше времени. – Я в прошлый раз забыла у тебя часть своего белья. Оно живо-здорово? Все-таки недешевое…
Это было чистой правдой, потому что две недели назад, когда в нашем доме отключали горячую воду, а Сашкин Виталик находился в иногородней командировке, я приезжала к приятельнице на помывку. После душа мы с Сашкой до того заболтались, что пакет с грязным бельем я забыла у нее в ванной.
– Живо твое белье! Куда оно денется! – ответила подруга. – Я его даже простирнула вместе со своим.
– Супружеская половина, надеюсь, его не видела? – спросила я опять специально для Горыныча.
– Надька, да ты что! Какое ему дело, сколько у меня трусов и бюстгальтеров? И чего ты вдруг придумала называть его половиной? Виталик – не половина. Это такой цельный монолит, что хоть кричи. В общем, приедешь – поплачусь тебе в жилетку.
– Ну, до встречи! – крикнула в трубку я. – Целую, Сашуль!
Закончив разговор, я как ни в чем не бывало припорхнула к Горынычу, обняла его и запечатлела страстный поцелуй в губы. Егор откликнулся очень вяло, отстранился от меня и спросил:
– Это кто звонил?
– Да… так… – беспечно махнула я рукой. – Сашка. Мой старинный приятель. Давно не виделись. Договорились встретиться.
– И когда же?
– Слушай, Воронцов, какое тебе до этого дело? – будто бы рассердилась я. – Я же не спрашиваю, когда у тебя свидание с очередной твоей бабенцией. – И, не дав ему опомниться, предложила: – Давай наконец выпьем! Или ты собираешься унести коньяк с собой?
И мы выпили. И я смогла позволить себе расслабиться, потому что на сегодня Горыныч уже получил изрядную порцию блюда под названием месть. После коньяка да с голодухи (мы ведь так и не поужинали после работы) голова моя закружилась, и я получила от Егора и неторопливость, и нежность, и ласку. Если сказать честно, то мне не хотелось, чтобы он уходил, но выбранную роль надо было играть дальше, а потому я все же вытолкала его за дверь.
Когда он ушел, я чуть не расплакалась. Ну, почему в жизни так: как классный любовник, так обязательно бабник и подлец? Почему верные мужчины не бывают такими же обалденными в постели? Или верных мужчин вообще не бывает? Вот возьмем Михайлушкина… Я все время думала, что он верный, а он с Тамаркой… Вспомнив Тамарку Родимцеву, которая увела у меня мужа, я все-таки разрыдалась: то ли от огорчения по случаю Тамаркиной подлости, то ли от коньяка, то ли потому, что от меня ушел еще и Горыныч и я опять осталась одна.
Так и не поужинав, я легла в постель, решив, что стану сладко мечтать о Лешке Шамане, засну и он мне наконец приснится. Вместо мечтаний я почему-то вспомнила Ирму и поняла, что никогда уже не смогу посягнуть на Шамана. Эта женщина заслужила, чтобы наш босс достался именно ей. Да, я не встану у нее на дороге. Почувствовав, что протрезвела от этого неожиданного прозрения, я встала с постели и пошла разогревать себе дежурные макароны с молочными сосисками.
На следующий день Дашка, дождавшись появления Шаманаева в нашей рабочей комнате, демонстративно шлепнула на стол заявление об уходе. Она специально не пошла к нему в кабинет, а сделала это при всех, потому что была уверена: мы наперебой и во главе с боссом начнем ее уговаривать остаться. Но народ безмолвствовал. Только страстотерпец Глеб Сергеич поскреб затылок и не удержался от «э-э-эх…» невнятной интонации. Лешка Шаман одним росчерком подписал заявление.
Дашка сгребла с рабочего стола в сумку свои манатки и, очень стараясь не спешить, удалилась из офиса, в который больше не возвратилась никогда. Частная фирма – не муниципальное предприятие, где при увольнении вспотеешь, набегавшись по инстанциям. Не надо было ни печатей, ни подписей, кроме Лешкиной, и даже не пришлось сдавать книги в библиотеку, а рабочий халат – в хозяйственную часть. Не было в фирме ни библиотеки, ни хозяйственной части, а соответственно, не было и халата у Дашки. Все причитающиеся ей деньги перевели на пластиковую карту и как-то сразу забыли о молодой женщине. Необаятельным она была человеком при всей ее талантливости.
Дашкин муж Паша, возможно, один только ее и вспоминал. Он так и остался сидеть на месте у окна спиной ко всем нам, и каждому по этой спине было видно, как он тяжело переживает все случившееся.
Анжелка, с которой мы после рабочего дня вместе шли к метро, сказала мне:
– Знаешь, Надя, я считаю, что надо создать вокруг Павлика теплую атмосферу, чтобы он как-нибудь побыстрей преодолел свое горе и вновь стал полноценным членом нашего коллектива.
– Совершенно с тобой согласна, – сказала я. – Можешь завтра и приступить.
– Ну… почему сразу я? – притворно надула губки Анжелка. – Я всех имею в виду, не только себя…
– Ты, главное, начни, а мы поддержим!
– Да?! Ну… тогда я, может быть, завтра принесу пирожки… с изюмом. Они ему всегда нравились… И мы все вместе попьем чаю, потому что кофе он не любит.
– Тащи свои пирожки, – опять согласилась я, давясь от смеха.
Анжелка явно претендовала на вакантное место при Паше, моментально похоронив в своем сердце нечеловеческую любовь к Горынычу. Мне это было на руку, потому что некоторые уколы нечистой совести я рядом с Анжелкой все-таки испытывала. Она вроде как доверилась мне и рассказала о своем чувстве к Воронцову, а я… Ну, вы и сами прекрасно знаете, чем я перед ней провинилась.
Ознакомительная версия.
