Женщины перед камином сконфуженно примолкли. Старки, казалось, не обратил на это внимания и вернулся к чтению газеты.
— Кстати, — громко объявила тетушка Милли, словно хотела отвлечь всех от комментария Старки. — Ариэль просила сообщить, что она готова предсказать вам судьбу, Ким. Завтра она объявит вам свое толкование.
— Что ж, посмотрим, — откликнулась уныло Кибрели, зная, что не существует вежливого способа избежать обещанной участи.
— Ариэль прекрасно читает карты, — продолжала болтать тетушка Милли. — Она даже предсказала, что вы возвратитесь с Дэром.
Джулия засмеялась.
— Да все семейство это предсказывало. Мы все знали, куда он поехал и зачем. Это ведь я ответила на звонок в тот день, когда вы позвонили и тут же прервали разговор, Ким. Когда я рассказала Дэру о звонке, кажется, он сразу же узнал, что это были вы. Почему вы повесили трубку?
— Я передумала.
— Ну, я точно рада, что вы сейчас здесь, — пропела тетушка Милли. — Вы будете очень хорошей партией для Дэра.
В десять часов Кимберли извинилась и поднялась к себе в спальню. Кавена, который давным-давно возвратился в гостиную почитать газету, вежливо пожелал ей спокойной ночи. Поднимаясь по лестнице, она всю дорогу чувствовала на себе его взгляд. И тот момент она совершенно точно знала, что бродит в его голове. Он вспоминал ту страсть, что они разделили днем. Ладно, подумала Кимберли, и она тоже. Часом позже она услышала, как открылась дверь ее спальни. Тихий звук в темноте, звук, преисполненный неотвратимости. Сонно повернувшись в кровати, она уставилась на смутный силуэт мужчины, маячивший на пороге.
Она приветствовала его тихим, слегка охрипшим шепотом.
— Здравствуй, Кавена.
Не говоря ни слова, Кавена закрыл за собой дверь, пересек комнату и встал, глядя на нее в темноте. Хотя изумрудный цвет глаз ей был невидим в полумраке, она могла различить их блеск. В нем чувствовался голод сродни ее собственному. Кимберли протянула руки, и с приглушенным стоном, в котором слышалось желание и потребность, он пришел к ней.
Кавена лежал, наблюдая, как занимается рассвет, пробивающийся сквозь череду облаков, и лениво размышлял над чувством удовлетворения, пронизывающим его тело. Чувствовал он себя замечательно. Более того — просто великолепно. И силился вспомнить, случалось ли с ним нечто подобное хоть раз в жизни. Словно нечто существенное в его мире было упущено, а теперь оказалось вдруг в его руках. И он будет дураком, если упустит это нечто. Впрочем, ему к тому же явилось откровение, что, оказывается, он жадина и собственник. Кавена хотел единолично греться у огня по имени Ким. И желал, чтобы этот огонь поглотил его.
Кимберли рядом с ним заворочалась, начиная просыпаться. Ее голая ножка задела его ногу, а изгиб бедра прижался к нему в невольном приглашении к действиям. Кавена убеждал себя, что, наверное, ведет себя как озабоченный подросток или, по меньшей мере, не по-джентльменски, что пребывает в полувозбужденном состоянии, но тут уже ничего не попишешь. И все из-за женщины, что лежала рядом с ним. С практичностью, свойственной его полу, Кавена решил прекратить попытки постигнуть, почему эта именно эта женщина приобрела такую власть над ним. Он хотел ее, она была ему нужна. Овладев ею, Кавена теперь даже помыслить не мог, что можно от нее отказаться. И у него имелись все возможности заставить ее хотеть его.
Эта мысль принесла дикое удовлетворение. Кимберли таяла, как мягкий, теплый воск в его руках, цепляясь за него и откликаясь на самые сокровенные требования его тела и своего собственного. Вдобавок он сам пропал, потерялся в точности в тот момент, когда полностью овладел ею. Это был парадокс, на решение которого он, будучи по природе мужчиной, решил не тратить время зря. Так уж вышло, и он довольствовался тем, что просто принял ситуацию к сведению. Кавена довольно пожил на свете и был достаточно умен, чтобы понять: такие отношения приходят лишь раз в жизни, и то, если очень повезет. Только дурак станет задавать вопросы, а анализировать это можно хоть до самой смерти. Гораздо важнее потратить время на отыскание опасности, что угрожала этим отношениям. И когда придется иметь дело с такой угрозой, Кавена будет более чем готов потратить время на исследование, оценку и, в конечном счете, на ликвидацию этой опасности. Он уже предпринял шаги, чтобы защитить Кимберли от странных попыток физической расправы, которым она неожиданно подверглась. Естественно, это сражение было самым насущным. Впрочем, существовала и другая опасность более тонкой природы и, следовательно, более трудная для мужчины, чтобы разобрать ее по косточкам и устранить.
Номером первым в списке значилась ее осмотрительность по отношению к семейному вопросу, а также к обязательствам и давлению, что идет следом за ними. Он должен отыскать способ показать ей, что прошлое не имеет право диктовать, как ей жить и любить в настоящем. Когда-нибудь он продемонстрирует Кимберли, что ее родственники не являются олицетворением жестокой эгоистичной заносчивости, как она о них всегда думала, он мог бы снизить меру ее недоверия к мужчинам, преданным семье. А потом еще предстоит иметь дело с этим Джошем Валерианом. Кавена почувствовал, как его тело напряглось и пришло в полную боевую готовность, когда Кимберли заворочалась в его руках. Он смотрел, как затрепетали перед пробуждением ее ресницы, и чуть улыбнулся. Его позабавило смущение, на миг мелькнувшее в ее глазах. Это к тому же доставило ему удовольствие.
— Не привыкла просыпаться с мужчиной под боком, верно? — пробормотал Кавена. Он повернулся к ней и захватил своим поросшим волосами бедром ее ноги. — Лучше привыкай. Впереди предстоит множество таких пробуждений на заре.
Он опустил голову и запечатлел собственнический поцелуй на теплом плече Кимберли.
— Разве? — спросила она, глядя снизу на него с неопределенным таинственным выражением глаз.
— Точно. — Он позволил ладони скользнуть к роскошным холмикам, пока та не накрыла ее грудь, отчего утренний голод в нем обострился.
— Точнее не бывает, — повторил он, осознав, что голос у него звучит с хрипотцой. — Более того. Я вовсе не подразумеваю, что ты проведешь их с другим мужчиной.
Она заморгала, удивившись со сна.
— С каким еще другим мужчиной?
— Валерианом.
— Джошем Валерианом?
— Умм. — Он протиснул колено меж ее шелковых бедер и попробовал темную виноградину, венчавшую грудь. — Я тут размышлял насчет него.
— Пришел к каким-то судьбоносным умозаключениям? — тут же спросила Кимберли.
