могла ей показаться мальчиком, если она такой комплекции, как вы.
— Такой комплекции, как я…
Гринева вдруг вскочила.
— Идемте! Мы должны искать женщину в брюках и синей куртке моего роста и моей комплекции. Или женщину, или подростка.
Павел Прокофьевич тоже встал и, возвышаясь над хрупкой женщиной, спросил с усмешкой в голосе:
— А где мы, уважаемая леди, будем искать этого человека? Бегать по городу и отлавливать всех, кто подходит под описание?
— Идемте.
Елена Ивановна решительно зашагала к дому.
— Может быть, книги заберем в библиотеке? — напомнил Чудин.
Актриса резко развернулась в другую сторону и, не сбавляя шага, двинулась к библиотеке, которая располагалась совсем рядышком с ее домом. Едва Чудин вышел с пакетом, Елена Ивановна поспешила к дому.
— Оставим книги у меня и зайдем к Зинаиде Николаевне.
— Можно узнать, зачем?
— Уточнить приметы. Ждите, я быстро.
Она вошла в подъезд. Чудин остался ждать на улице. Он закурил, разглядывая двор. Все как везде — турник, песочница, много деревьев, есть даже клумбы с недавно высаженными цветами. Даже не верится, что где-то здесь, в обычном доме, в обычной квартире, совершено убийство.
Вскоре Елена Ивановна, выпорхнув из своего подъезда, повела Чудина в соседний.
Пугливая Зинаида Николаевна на этот раз открыла дверь и впустила не только Елену Ивановну, но и совершенно незнакомого мужчину, сопровождавшего актрису.
— Мы должны спасти Евгения Леонидовича от расстрела, — заговорила с ходу Елена Ивановна.
Чудин захлопал в удивлении глазами и открыл было рот, но актриса схватила его руку и крепко сжала.
— А-а… Ну да, — кивнул он.
— Мы с Павлом Прокофьевичем помогаем следствию. Павел Прокофьевич — известный эксперт-криминалист. И вы на меня не должны обижаться, Зинаида Николаевна. Ведь мы расследуем убийство. Согласитесь — тут эмоции, как говорится, неуместны.
— Да ладно уж, — махнула рукой соседка. — А от меня-то что опять вам надо?
— Приметы. Та куртка, в которой я была, действительно похожа?
— Да, — кивнула Зинаида Николаевна, — цвета такого же. Только на той, что на парнишке-то была, еще нашлепка на спине имелась.
— Да-а?!
— Ага. Из материи было нашито такое сердце, — она показала руками, какое именно, — красное сердечко, значит, а сквозь него проходит белая стрела.
— Спасибо! — чмокнула соседку в щеку Елена Ивановна.
Та совсем засмущалась.
— А брюки были джинсы. И кепка черная.
— Спасибо! Да, вот еще, — остановилась на пороге актриса и, понизив голос, спросила: — Шиманские ведь уезжали на праздники? А вы не знаете, куда?
— Как же, знаю, — так же шепотом отвечала соседка, — к друзьям, на дачу, остановка Васильевский Мох, если на электричке. А мне Евгений Леонидович велел тогда за квартирой присматривать и, если что, звонить ему.
— На этой даче телефон есть?
— А то как же! — Она взяла со столика в прихожей бумажку и протянула Елене Николаевне. — Уж вы найдите этого убийцу. Не дело, чтоб безвинные страдали.
— Ну вы, однако же, и лгунья! — поднимаясь на третий этаж в квартиру Елены Ивановны за своими книгами, говорил Павел Прокофьевич. — Я у вас получился экспертом-криминалистом, а Шиманского, по вашим словам, расстреляют…
— А вы как же хотели? — парировала тотчас же актриса. — Расследовать убийство в белых перчатках?
— Но не с помощью лжи!
— Это ложь во спасение истины. А вы — резонер и демагог.
— Я попрошу вас не переходить на личности.
— У вас учусь.
— Уф! — приостановился Чудин, отирая пот со лба огромным клетчатым платком. — С этой женщиной общение на цивилизованном уровне невозможно.
— Что вы пыхтите там? Зарядку нужно делать по утрам. Вести здоровый образ жизни. Тогда на третий этаж будете бегом подниматься.
— У вас какой-то особенный третий этаж. Не поддающийся никаким физическим усилиям. Взбираюсь, как на гору Арарат.
— Живу в некогда считавшемся элитным доме сталинской постройки. Это любимый ваш Хрущев строил клетки для кроликов.
— С чего вы взяли, что он был мной любим?!
Так, препираясь на ходу, они вошли в квартиру.
— Ну-ка, ну-ка, — произнес с любопытством Павел Прокофьевич, — интересно, что я здесь увижу? Квартира незамужней женщины уж точно отличается от квартиры старого холостяка.
— А почему вдруг незамужней? — передразнила гостя Елена Ивановна. — Может, у меня в комнате злой муж сидит?
— Не сидит. Я все знаю о вас.
В ответ актриса только фыркнула. Подав Чудину книги, она выжидающе смотрела на него.
— А что, мне в этом доме даже чаю не дадут? — возмутился он.
Актриса помедлила и, буркнув:
— Дадут, — сделала приглашающий жест рукой.
Положив книги снова на скамеечку в прихожей, Павел Прокофьевич благоговейно замер перед портретом леди Гамильтон.
— Как я любил когда-то эту женщину! — прошептал он. — Я даже не женился из-за нее.
— А что ж вы ей-то предложение не сделали? — с иронией спросила актриса.
— Не смог. Да и когда же было втиснуться, если вы постоянно выходили замуж?!
— Извини-и-ите, — протянула Елена Ивановна, — я — не она. И влюблены вы были не в меня, а в нее, — указав пальцем на портрет, продолжала пожилая актриса, — в фангом влюбились, в призрак. Живые женщины вам не нужны. Вот и живите одиноким.
— Ну вы тоже не бог весть как счастливы, хотя и состояли в браке.
— Может быть. Но по другой причине.
Потом они пили чай из красных, в белый горошек, чашек и беседовали уже вполне мирно.
— Надо ехать на дачу Лепницких, — говорила актриса, — будьте уверены, они там соберутся все. Не могут не собраться.
— Почему?
— Виктор Петрович наверняка за эти дни допросил каждого. Может быть, и Светлана нашлась, я не знаю.
— А почему она сбежала?
— Ну-у… Я думаю, что испугалась ответственности за содержание борделя. Кроме того, она же их рассорила.
Вероятно, надеялась на семейный скандал, может быть, на развод…
— У нее были виды на Шиманского?
— Этого я не знаю. Вряд ли. Но мне кажется, что ей хотелось, чтобы эта семья развалилась. Но неожиданно произошло нечто ужасное. Вот она и сбежала от греха подальше.
— А она не могла… совершить это преступление?
— Могла, конечно. Алина писала в дневнике, что подруга ей завидует. Хотя не думаю, что там была какая-то смертельная ненависть. Светлана, по слухам, весьма красива, обеспечена… Не знаю. Не могу я понять этих молодых!
Елена Ивановна со стуком поставила чашку с блюдцем на стол.
— Знаете, — задумчиво проговорил Павел Прокофьевич, — я однажды собрался с духом и попенял компании молодых людей, пивших пиво и сквернословящих в городском саду. Задал вопрос им: почему же они так ведут себя? А они мне ответили: «Это ведь вы нас сделали такими!»
Гость и хозяйка замолчали. Им стало грустно от ощущения своей беспомощности. Первой стряхнула
