заблуждения, глубокого ошибочного поступка. Сейчас Николай будет сопротивляться, но придет минута, когда скажем ему спасибо.
Каманин снова сел рядом с сыном.
— Выслушай меня, сынок, постарайся, по крайней мере, с ходу не отвергать того, что я скажу. А еще будет лучше, если ты задумаешься над моими словами. Обещай, что, по крайней мере, ты их примешь во внимание, даже если многое мною сказанное тебе не понравится.
— Обещаю, отец.
— Спасибо. Из твоих слов я понял, что ты смотришь на Отца Иллариона, как на своего спасителя и благодетеля.
— Да.
— У меня иное о нем мнение. Если он по-настоящему заботился бы о тебе, он бы не стал уговаривать тебя отречься от мира, замуровать намертво в себе свои таланты. Наоборот, он бы сделал все от него зависящее, чтобы вернуть тебя в мир, заставить еще больше развить свое дарование. И тем самым принести пользу людям и таким образом искупить, насколько это вообще возможно, твой грех.
— Отец, он предлагает мне служение Богу, и я согласен с ним.
— Но почему он, а вслед за ним и ты считаешь, что монашество, затворничество — это служение Богу, а развитие данным тебе Богом таланта служением не является. Да, такой традиции много лет, но это вовсе не является аргументом в ее истинности. Ты считаешь, что на тебе большой грех. И я во многом с тобой тут солидарен. Но вот с чем решительно не согласен, так это со способом его искупить. Вот ты полагаешь, что высшее достижение человека превращение его в святого.
— А разве не так? — Николай не сводил глаз с отца.
— А ты не задумался, какую пользу принесли святые человечеству? Я специально изучал этот вопрос. И мой ответ — никакую. На самом деле святость — это в каком-то смысле освобождение от всего человеческого в человеке. Возможно, они с чем-то где-то там и сливаются, но и для Вселенной это не имеет ровным счетом никакого значения. По сути дела это бесполезные люди и для земной жизни и для жизни небесной. Вижу, ты удивлен моим выводом.
— Вряд ли я когда-нибудь приму его.
— А ты не спеши с ответом. То, что тебе кажется невероятным в данную минуту, через какое-то время может показаться истинным. Для меня самый ценный человек — это порядочный человек, живущий сознательной жизнью, на основе собственных представлений, принципов и моральных норм. Таких людей совсем немного и уж точно не больше, чем святых на земле. Но именно они приносят самую большую пользу, именно они озаряют жизнь божественным светом, а вовсе не святые, которые если и светят так только исключительно самим себе. И именно подобных личностей, как воздуха, не хватает человечеству. Если ты хочешь искупить свой грех, вот к чему надо стремиться. Не отсекать себя от мира, а приносить в него дар, которым ты владеешь, отставить в нем светлое начало, не пресмыкаться ни перед сильными, ни перед злом, ни перед тупой толпой. Уверяю, что это на много трудней, чем достигнуть святости. Святые отсекают у себя все лишние, отказываются от развития в себе божьих даров ради достижения личных целей. Они кажутся очень возвышенными, но это далеко не так. Если ты сумеешь принести в нашу ужасную, пошлую жизнь высшие начала, если сделаешь счастливой женщину, родишь и воспитаешь прекрасных детей, то сполна искупишь свой грех. Другого пути я не вижу. Знаешь, сынок, Бог расставил для нас много всяких ловушек. Одно из самых сильных как раз монашество. Людям кажется, что лучшего способа уйти от соблазна не существует. Но это очередной самообман, возможно, затворничество в монастыре и есть один их самых сильных соблазнов. Но он убивает в человеке творца, а лишь творец, а не оскопленный монах угоден Богу. Если веришь отцу Иллариону, то поступай, как он велит. Если веришь мне, то, по крайней мере, обдумай, что я сказал. А уже потом подчиняйся своему сердцу.
Какое-то время Николай оставался неподвижным. Он сидел на стуле, словно статуя, не совершая ни одного движения. Каманин тоже молчал и смотрел на сына.
— Обещаю, что так и поступлю, — вдруг произнес Николай бесстрастным тоном.
— Спасибо, сынок, значит, еще не все потеряно. Те, кто охвачены полностью религиозным психозом, трезво мыслить уже не способны. Я убеждался в этом неоднократно. Ты видел, что по моему заказу привезли пианино. Я очень надеялся, что ты будешь играть. Другой музыки я не предусмотрел. Буду признателен, если вечером ты помузицируешь.
Николай в упор посмотрел на отца, затем резко встал и вышел из библиотеки.
26
Каманин вышел из библиотеки и направился в свой номер. Разговор с сыном унес много сил, ему хотелось отдохнуть. Это желание вызывало грусть, раньше хватало их на все: и на работу, и на веселье, и на приключения. А теперь ему постоянно требуется передышка. А ведь еще год назад он чувствовал себя вполне хорошо, возраст не довлел над ним, как будто бы он застыл в какой-то точке и не двигался дальше. Каманин знал, что это не более чем иллюзия, но она грела душу, и он старался выжить из нее все возможные дивиденды. Но прошло немного времени — все переменилось, периодически у него возникает ощущение, что он стремительно катится под гору.
— Папа! — услышал он возглас.
Каманин повернулся и увидел, что к нему быстрым шагам направляется Майя. Он остановился.
— Папа, можно тебя буквально на минутку, — попросила дочь.
— Конечно, Майя. Только давай присядем. Пойдем на террасу.
Они вышли на террасу, здесь никого не было, все уже куда-то разошлись. Они сели в кресла.
— Папа, ты разговаривал с Колей? — спросила Майя, пристально смотря на отца.
— Разговаривал, — подтвердил он.
— Что он тебе сказал? Что с ним произошло?
Каманин несколько секунд раздумывал.
— Тебе стоит об этом спросить у него, — ответил он. — Я не могу быть передаточным звеном. Если он сочтет нужным, все тебе объяснит. Лучше поговорим о тебе. Ты недавно разошлась с мужем. Что случилось? Ты же его так любила?
— Ничего не случилось, папа. Мы вдруг в какой-то момент почувствовали, что нам
