Нил, пожимая плечами, вернулся в зал, подошел к кассе и положил бумажку на блюдечко перед кассиршей.
— Вот… — Он вздохнул. Кассирша ему эту бумажку вернула.
— Сумма прописью, число и подпись! — отрезала она.
— Что?
— Здесь, здесь и здесь! — Она быстро поставила галочки в трех местах.
Нил отошел к подоконнику, достал из портфеля ручку, посмотрел в отмеченное галочкой место — и не поверил своим глазам. Ему причиталось триста шестьдесят рублей…
«Спокойно, спокойно! — внушал он себе, идя по Литейному. — Я взрослый, разумный человек, и никакое богатство не вскружит мне голову… Еще через квартал — сберкасса. Восемьдесят рублей я оставлю себе, а четыреста положу на книжку. Бабушка говорила, есть такой срочный вклад, по нему через год выдают три процента годовых. Это будет… это будет двенадцать рублей! Ни за что ни про что — целых двенадцать рублей!..»
Но он струхнул идти в сберкассу — а вдруг еще спросят, откуда у него такие деньги, заставят принести справку от родителей? Вместо этого он отправился в кафе-мороженое, лихо заказал двести граммов ассорти с двойным сиропом и сто пятьдесят граммов сладкого шампанского — не столько потому, что так уж хотелось вина, сколько из желания этим отважным жестом как-то компенсировать в собственных глазах трусость, проявленную у дверей сберкассы. Толстая буфетчица в кокошнике окинула Нила оценивающим взглядом, неодобрительно хмыкнула, но заказанное налила. От сладкого и шипучего вина немного закружилась голова, стало легко, и сегодняшний проступок показался Нилу совершенно пустячным.
«Безсознательнаго» все равно никто не осилил и не осилит никогда, а вторая книжонка и вовсе такая серенькая, невзрачная, никому не нужная… Если подумать, то вообще чудо, что ее до сих пор не выкинули на помойку, не сдали в макулатуру.
Зато теперь сослужила добрую службу. Теперь у него есть огромные деньги, которые надо как можно скорее спрятать как можно глубже в письменный стол. А завтра… завтра он станет владельцем роскошной трубочки фирмы «Данхил»…
Бабушка стояла на кухне и молча смотрела в окно. Нил подошел сзади и слегка приобнял ее.
— Ба, как у нас насчет-покушать, а?
— Тише…
Она повернула к нему лицо. Он удивленно заморгал, впервые увидев слезы на этом морщинистом лице.
— Ты что, бабушка?
— Бабуленька умерла…
В придачу к трубке он получил от Васютинского кожаный мешочек для нее и-за отдельную плату — набор ершиков для чистки. Эту трубку он носил на каждую консультацию, на каждый экзамен. Обратил на себя внимание многих, но рыжая красавица, ради которой, собственно, все и затевалось, так ему и не встретилась.
Может быть, передумала поступать или — что казалось совсем невероятным — завалила экзамены…
— Вот ведь как бывает, — задумчиво проговорил профессор. — Ведь эта мимолетная девушка практически сотворила из вас филолога и трубочника, предопределила, можно сказать, все последующие переплетения судеб, приведшие, в числе прочего, и к нынешнему нашему разговору, а мы даже имени ее не знаем…
— Отчего же? — Нил улыбнулся. — Она, конечно, тоже поступила, и потом мы несколько лет встречались чуть не каждый день.
— Вот как? — ответно улыбнулся Евгений Николаевич.
— О да! Ее звали Таня Захаржевская… В руках профессора что-то громко хрустнуло, он с отвращением отбросил от себя переломанную пополам шариковую ручку.
— Сплошной брак производят! — сердито сказал он.
Нил смотрел на него молча и внимательно.
— Вот что, Нил Романович, — прежним благодушным тоном сказал профессор. — Давайте-ка мы закажем нашей любезной Тамаре Анатольевне по чашечке кофейку и поговорим, для разнообразия, о вашей нынешней работе. А то что мы все о прошлом да о прошлом… Вы ведь, если не ошибаюсь, в Политехническом служите?
— Впечатления?
— Непростой парнишка. Старается внушить себе и другим, что он гораздо слабее и уязвимее, чем есть на самом деле. Ложная самооценка на основе рационализации детских комплексов… Извините, вошел в образ. Они знакомы.
Учились на одном курсе.
— Вот как? И что из этого следует?
— Из этого может следовать все что угодно. Выясним. Он мне верит и, похоже, ничего не утаивает. У нас есть еще три дня…
— У нас их нет. — Я получил информацию, что его разрабатывают ваши коллеги.
Чужие.
— В связи с нашим делом?
— Пока не могу сказать. Помешать им мы не можем, остается временно уступить инициативу, отойти в тень и пронаблюдать за их действиями. А там посмотрим… Во всяком случае, в Ленинград вам пока возвращаться не стоит…
Нил лежал поверх покрывала и разглядывал трещины на потолке. До ужина еще полчаса, а потом, глядишь, можно и на боковую. Если получится. Можно, конечно, попросить укольчик на ночь, но лучше не стоит. От бессонницы не умирают…
Он поднял голову на скрип открываемой двери и увидел Тамару Анатольевну и незнакомого врача в белом халате.
— Ну, как вы? — спросил, улыбаясь, врач.
— Ничего, спасибо. Скучновато, а так — ничего.
— Это хорошо, что ничего. Анализы у вас в норме. Выглядите молодцом. Не вижу оснований, не вижу… Давайте-ка завтра на выписку.
— Но профессор сказал — еще три дня.
— Профессор? — переспросил врач. — Ах да, профессор… Профессор неожиданно уехал в командировку, просил передать, что по возращении будет консультировать вас амбулаторно. Так что сразу после завтрака прошу в канцелярию… Недельку еще дома на больничном посидите, отдохнете. Месячный курс тазепама, режим, питание — я все напишу… Не беспокойтесь, ничего страшного в бюллетень ваш не нарисуем.
Посттравматический шок, а хотите — вегетативный невроз. Что хотите.
— Спасибо.
— Ну, отдыхайте.
Глава вторая
Ночь без милосердия
Маховик памяти, запущенный умелой рукой профессора, выписывал свои скрипучие траектории уже помимо воли, сам по себе, тяжело бухал в висках.
— Как мешок с награбленным добром… — пробормотал Нил.
Лежать сил не было. Он встал, набил трубку, распахнул окно в теплую светлую ночь…
Таню он вновь увидел только первого сентября, после организационного собрания, где, как и ожидалось, новоиспеченным студентам было объявлено, что этот этап своей жизни они начнут с месячной трудовой повинности в совхозах Ленинградской области. Было упомянуто три названия, ни одно из которых Нилу ничего не говорило.
— Привет, — сказал он, вырастая на ее пути в коридоре. — Тоже поступила?
Поздравляю. А я теперь трубку…
Он принялся лихорадочно рыться в портфеле, намереваясь продемонстрировать приобретенный с ее подачи джентльменский атрибут.
