Любочка Вышинская решила включить жужжащие лампы и продолжить муки творчества здесь, в относительной тишине и одиночестве.
Нехотя поднявшись с места, Любочка хмуро двинулась в долгий путь к выключателю. Неизвестно, из каких соображений электрики начала века поместили его в столь неудобном месте — возможно, из чувства гармонии по отношению к планировке особнячка вообще. Например, несмотря на то что редакционный этаж, как уже упоминалось, был полуподвальный, чтобы попасть из него на улицу, следовало вначале спуститься на пять ступенек вниз, пройти по узкому и темному коридорчику, затем подняться на восемь ступенек вверх — к входной двери… Именно возле нее почему-то и был сделан выключатель, одновременно включавший освещение в редакционной комнате и кабинетике Эфроима Каца. К нему и лежал Любочкин путь.
Открыв дверь на лестницу и попытавшись всмотреться в зияющую на ней в любое время суток тьму, она осторожно шагнула на ощупь на верхнюю ступеньку и — замерла: Любочке почудился там, внизу, в довольно длинном и темном коридорчике, какой-то подозрительный шорох. В ее головке молнией метнулась жуткая мысль о крысах. Но, будучи человеком трезвым и рациональным — такой она, во всяком случае, считала себя сама, — девушка немедленно сама же себя и одернула, произнеся вслух назидательным тоном:
— Какие могут быть крысы в редакции? Здесь им и жрать-то, кроме Каца, нечего!
Взбодрив себя таким образом, она храбро спустилась на следующие три ступеньки и… замерла снова, потому что шорох раздался во второй раз, да не где-нибудь, а совсем рядом, во враждебно сгустившейся тьме…
— Кы-кы-кы… кто тут?.. — прошептала Любочка враз севшим голосом. Но никакого ответа не услышала. Просто тьма-тьмущая вокруг нее внезапно взорвалась миллионами ярких, цветных огней, одновременно с бетонной плитой, обрушившейся на Любочкину голову, и мир, во всяком случае на данный момент, перестал для нее существовать…
— Когда-нибудь кудрявые блондины погубят тебя окончательно и бесповоротно! — первое, что сказала Татьяна, когда я закончила рассказ о страшном побоище. Мой изрядно вымотавшийся телохранитель отпросился на часок поспать в человеческих условиях, и я милостиво позволила ему подремать немного на моей, то есть теперь уже нашей с ней, кровати. Ведь впереди у Федора Степановича была вторая подряд ночь, лишенная комфорта.
Мужественный Фрэд снова собирался, несмотря на поимку бандитов, провести ее на сдвинутых креслах. Во-первых, пойманных убийц было всего двое: ясное дело, что где-то у этих заплечных дел мастеров должен был быть хозяин — наш главный враг, которому от нас неизвестно что надо. Во-вторых, вряд ли у этого врага только те двое из джипа. Судя только по одному джипу, враг у нас с Танькой был весьма серьезным. Хотя чего, собственно, ему было нужно от двух перепуганных насмерть баб, в наших головушках не укладывалось.
— При чем тут кудрявые блондины?! — зашипела я на эту нахалку, вмиг позабывшую, кто это полтора года назад позарился на моего самого любимого блондина.
— При том! — нагло ухмыльнулась моя подруга. — Ты всегда выбирала блондинов, взять хотя бы Вильку.
— Да ведь это чья бы корова мычала, — зло возмутилась «я. — И вообще замолчи, не хватало еще только, чтоб Фрэд услышал весь этот бред.
— Нет, ты вот мне скажи: если бы твой этот Федя был, скажем, кареглазым брюнетом, ты бы ему доверилась? — продолжала напирать Танька. — Нет, скажи, доверилась бы?! Ты ж даже документов у него не видела, а уже наняла и в доме поселила… А теперь еще и в перестрелку какую-то вместе с ним ввязалась…
— Ты что, совсем спятила? — возмутилась я. — Человек мне жизнь, можно сказать, спас, а ты хочешь, чтобы я после этого у него документы потребовала!
— Не после, а до того надо было требовать, — неожиданно успокоилась Татьяна. — Теперь уж точно поздно… А джип — ты уверена, что это вчерашний?.. Их же в городе — до хрена! А ну как это за ним самим какие-нибудь отморозки шастают?!
Нет, все-таки отец-прокурор сумел повлиять на Танькин характер! Скорее всего, эта нахалка просто мне завидует.
Неизвестно, чем бы продолжилась, а главное, завершилась наша беседа, но в этот момент раздался телефонный звонок, от которого мы с Танькой так и подпрыгнули. Встревоженно переглянувшись, мы одновременно вскочили и кинулись в гостиную — к телефону. Фрэд одновременно с нами показался в дверях спальни и вопросительно уставился на аппарат.
Татьяна решила, что неприятностей на сегодняшний день мне вполне хватит, немного поколебавшись, взяла трубку сама… Думаю, это был единственный раз за последнее время, когда мне действительно повезло, потому что из телефона, вопреки физическим законам, буквально на всю мою гостиную загремел голос прокурора!
Если передавать самую суть обличительной прокурорской речи, она сводилась к двум пунктам. Пункт номер один — что именно идиотка Татьяна делает у этой дуры (папа имел в виду меня)?.. На этом месте Фрэд посмотрел в мою сторону сочувственно. Пункт номер два — приказ немедленно быть на квартире отца для дачи показаний… Поскольку неопознанный труп, найденный нами, уже опознан, на ее бывшего мужа, похоже, будет заведено дело… И если Татьяна не хочет, чтобы на безупречную прокурорскую биографию по ее милости легло несмываемое пятно позора, она должна немедленно явиться…
На этом месте обомлевшая от неожиданной атаки Танька вняла наконец моему шипению и сигнальным жестам и, дождавшись, когда прокурор начал набирать в грудь очередную порцию воздуха, выпалила нужный и очень важный вопрос:
— Кто этот труп? — После чего телефонная трубка взорвалась таким фейерверком знакомых слов, что в глубине души даже шевельнулось что-то похожее на уважение к прокурору, столь близко находящемуся к своему народу.
Тишину, воцарившуюся после речи поистине народного прокурора, нарушил Фрэд.
— Надо ехать, — сказал он, тяжело вздохнув. — В противном случае мы с вами ничего не узнаем, в том числе и того, кого именно вам, девушки, следует опасаться… Я тебя отвезу, — добавил он, к моему глубокому возмущению, обращаясь к Таньке.
Ответить она не успела, потому что я немедленно запротестовала:
— Ни за что не останусь одна! У меня после сегодняшнего нервы не в порядке!..
Мой телохранитель вновь проявил удивительную покладистость:
— Ну что ж, поехали… Едем на Татьяниной машине вместе с Варькой, а на обратном пути заодно и ее прогуляем…
Мне стало ужасно стыдно: как же я могла забыть про мою несчастную, сто лет не гулянную псинку? К тому же уже довольно давно тихонько поскуливающую и заглядывающую мне в глазах немой мольбой… Ах я эгоистка!
