— Да с чего вы взяли, что там вообще есть какие-то отношения? Он с ней едва знаком. Я у Мишани спрашивала. Эти ваши фотографии наверняка подделка. Или им есть простое объяснение. Взгляды, знаете ли, к делу не подошьешь. И милую улыбку не инкриминируешь, — победоносно взглянула она на собеседника, ввернув сложное словцо. Знай наших! — Я согласилась на эту встречу только потому, что хочу все выяснить раз и навсегда. И очень советую вам быть со мной предельно откровенным.
Вадим некрасиво пожевал губами. Это очень ему не шло, будто гримаса принадлежала другому человеку, которого давно и надежно похоронили в самых потаенных тайниках его души и вдруг он выскочил на мгновение. Девушка поморщилась: ей-то какое дело до этого противного дядьки, его дурацких жестов и привычек. Она его видит во второй и, даст бог, последний раз.
Но что-то подсказывало ей, что эти надежды тщетны, а ее злость и встопорщенность — всего лишь детская бравада. И что загадочный Вадим, как только захочет, сразу сломает жалкое ее сопротивление. Железная воля чувствовалась в этом мужчине, вольготно раскинувшемся в плетеном кресле на веранде дорогого ресторана. Марина не могла похвастаться особой проницательностью, но здесь и не требовалось обладать какими-то особыми качествами: Вадим Григорьевич улыбался ей и угощал ее кофе и пирожными. А мог просто раздавить, как гусеницу, с той же рассеянной, милой улыбкой. И даже не заметить.
— Мариночка, — заговорил он минуту спустя, но минута показалась ей вечностью, — буду с вами предельно откровенен. Меня интересует эта женщина, ее зовут Татьяна. Все те же двадцать лет тому я бы не пал так низко, чтобы беспокоить вас, но теперь я знаю, что против вашего Андрюши мои шансы равны нулю. Ноль целых и ноль десятых, если быть точным. — Он выдержал театральную паузу. — Эту женщину не стоит недооценивать. Вы, Мариночка, по-детски наивны и доверчивы, вы юны. А она умеет добиваться того, чего хочет.
— Андрей тоже! — запальчиво возразила девушка.
— Вот я и прошу вас помочь мне узнать, чего они хотят. Возможно, вы абсолютно правы и ничего особенного между ними не происходит. Я, кстати, не такой скептик, как некоторые особи моего пола, и вполне серьезно и уважительно отношусь к женской интуиции. Тогда я извинюсь за причиненное беспокойство, и, поверьте, мои извинения будут весьма и весьма материальными. Это спасибо, — засмеялся он, — вы вполне сможете положить в карман. А если я все-таки прав… Лучше предотвратить проблему, чем после ее решать. Правда?
Ему все-таки удалось сбить ее с толку. Он неадекватно реагировал на ее слова, не злился тогда, когда по всем расчетам должен был злиться; не утратил терпения, будто разговаривал с несмышленым ребенком. И Марине с каждой секундой все тяжелее было сопротивляться ему, его странному магнетизму и мужскому обаянию. Она наконец поняла, кого он ей напоминает, — Шона Коннери, такого же ироничного, лукавого, галантного и шикарного. Она глотнула кофе и согласилась:
— Да, конечно. Вы правы.
Вадим махнул рукой, подзывая официанта, и что-то пошептал ему на ухо. Затем вкрадчиво продолжил:
— Я не буду вам особенно докучать, только иногда позвоню, спрошу, как идут дела, что новенького… Вы с вашим умом и женской интуицией узнаете столько, сколько ни один Штирлиц не разведает. Мужчинам в массе не хватает артистичности и воображения.
Зазвонил мобильный, исполняя сложную классическую мелодию. Девушка прислушалась: что-то до боли знакомое, но что? Андрей бы наверняка помнил и композитора, и название; и его наверняка раздосадовало бы ее незнание. Господи, сколько же обиды накопилось в ней за эти годы. И Марина подумала — что она, собственно, теряет? Зачем выгораживает того, кто ее ни в грош не ставит? За свое счастье нужно бороться, и она станет бороться.
— Да, — сказал Вадим отрывисто, — да, Петруша. Ох как хорошо! Порадовал, порадовал ты меня, и я тебя тоже порадую, вот увидишь. Ну что, давай действуй. Твой выход. Да. Да, буду ждать результатов. Звони, дорогой, не пропадай. Удачи. Все, до связи, пока. — И, обернувшись к спутнице, извинился: — Простите, драгоценная моя, дел невпроворот. Ни днем ни ночью нет мне покоя.
Голос его был больше всего похож на мурчание сытого и довольного кота.
Тут подкатился официант с бутылкой дорогущего шампанского в серебряном ведерке и ловко разлил кипящую жидкость в два высоких хрустальных бокала. Вадим торжественно взял один, приподнял, держа на уровне глаз, и промурлыкал:
— Ну что, Мариночка! За успех нашего предприятия!
* * *
Большой народный хурал проводил выездное заседание в ресторане «Ацтека», где подавали лучшую «Маргариту» в городе.
Завидев в дверях Татьяну, бармен приветливо замахал рукой и снял со сверкающей стеклянной полки внушительную бутыль с ликером «Куантро».
— Алкоголик, — прокомментировала Машка. — В любом злачном заведении уже по глазам узнают, чего твоя душенька желает.
— Завидно? — спросила подруга, устраиваясь за своим любимым столиком в рукотворном гроте, в самой глубине зала. Тут толстые свечи стояли в темных бутылках, залитых потоками цветного воска, и в атмосфере, казалось, были разлиты тишина и покой.
Татьяна специально притащила сюда Машку. Той надо было встряхнуться и отнестись к себе, любимой, трепетно и нежно. А то всю душу уже вымотала себе из-за неверного возлюбленного. Тото полагала, что это вопиющее безобразие, и с ним нужно покончить раз и навсегда.
— Стейки у них тут обалденные. Уши свисают с края тарелки. И фахитос рекомендую настоятельно.
— А на их цены ты смотрела? — нервно спросила Машка.
— Я-то смотрела, а вот ты не смотри. Сиди смирно, пей, ешь, радуйся жизни. А то на тебя без слез смотреть невозможно. Думаешь, это кто-то оценит? Вынуждена тебя разочаровать — ни в коем разе. Плевать ему на твои душевные метания и трагедии. Ясно? И поэтому спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
— Я понимаю, — пробурчала Машка, нервно дергая кончиком носа, что означало готовность расплакаться в любую минуту. — Просто душа болит.
— А ты ублажи душу мороженым, пирожным, коктейльчиком. Потом отправимся в «Гранд-галерею», купим тебе что-нибудь новенькое и веселенькое.
— Тото, ты же разоришься.
— Еще нет. Когда наступит финансовый кризис, я тебя оповещу телеграммой. Будешь меня кофе поить. И корочку хлеба покупать.
— Ну, рассказывай, рассказывай, сил нет терпеть.
Татьяна неодобрительно покосилась на подругу, но принялась докладывать:
— Первый раунд мы сыграли. Он знает, что я наглая, что у меня есть покровители и голова на плечах. Словом, мы добились своего. Сейчас он меня ненавидит.
