class="p1">— А кто вас видел по дороге?
— Да никто! Но Лида подтвердит. Этого, что ли, недостаточно?
— Может, гаишник останавливал?
— Да нет, говорю же. Я вожу аккуратно, не нарушаю…
Восьмого на допросе Лепницкий официально подтвердил свои показания и, кроме того, опознал молоток!
Он был так искренне расстроен этим обстоятельством, что на него было жалко смотреть.
— Ну что-о такое! — Он сокрушенно разводил руками. — Этого только не хватало! Чтоб кто-то из своих… Ведь мы друг друга знаем с таких вот лет.
Он показал рукой, с каких. Получалось — почти с рождения: рука его от пола поднималась сантиметров на семьдесят.
— Да-да, не удивляйтесь, — продолжал он, — и в детский сад ходили вместе, и в школу в одну и ту же. Алешка Большаков учился классом старше, а с Сенькой Додиковым и Женькой Шиманским мы вообще в одном классе учились. И чтобы кто-нибудь из них убил?! Никогда не поверю. Подлянку подкинуть — это пожалуйста. Но это так, вроде игры — кто круче. А чтоб убить? Да никогда! О дамах даже и не говорю. Полный абсурд. Вы же видели их. Как говорится, истинные леди. Королевы!
— Я не видел Светлану Федоровну Прибыткову.
— А-а… Светку-то? Найдется. Объявится. Классная баба! Покруче наших будет. Впрочем, нет. Мою Лидию Васильевну никому не переплюнуть.
— Даже Светлане Федоровне?
— Даже ей. Она, если хотите знать, завидует моей супруге.
— А говорили, что Алине. Она ведь все-таки Алину выдала. Из-за ее разоблачений вышли скандал и драка, а потом и убийство.
— Да нет, Виктор Петрович, зря вы эту потасовку на даче связываете с убийством. Мало ли кто мог молоток украсть?
— Именно с вашей дачи, именно этим молотком убили и именно одну из ваших знакомых, по поводу которой и разыгрался скандал. Не слишком ли много совпадений?
Лепницкий вздохнул.
— Да-а, — протянул он, — хреновые дела. Но вдруг выражение его лица резко изменилось.
— А что, если кто-то хотел меня подставить, а?
— Ну… Это можно было как-нибудь иначе сделать. Неужто убивать ради такой цели?
— Не-ет, не скажите… Люди всякие бывают.
— И среди ваших знакомых есть такие… всякие?
— Надо подумать.
— Надо подумать очень хорошо, потому что человек этот «подставил» не только вас, но и Шиманского. Ведь подозрения-то падают и на него. А уж как этот ваш таинственный враг ненавидел Алину! Смертельно!
Лепницкий сник.
— Какая-то неразбериха, — пробормотал он, — просто в голове не укладывается…
Вечером Кронин снова взялся за дневник Алины. Чтобы найти убийцу, надо было понять, за что ее могли так ненавидеть, чтобы дойти до смертоубийства. А чтобы это понять, нужно хоть как-то разобраться в ее психологии, разгрести хоть немного клубок проблем: их не могло не быть, коль скоро некто пришел с заранее обдуманными намерениями в ее квартиру. Пришел, увидел — и убил. Кто?! Почему там оказался платок? Намеренно подбросили? Где ключи? Что за «парнишка» в синей куртке? Одни вопросы. И никаких' ответов. Кронин тяжко вздохнул и раскрыл толстую тетрадь. И в это время позвонили в дверь. На пороге стояла Галина.
— Не ожидал? — спросила она с кривой усмешкой.
— Привет, — ответил Кронин, — я вообще-то занят.
— Я ненадолго. Ты позволишь мне войти?
— Да, конечно!
Он стал помогать ей снять плащ и внезапно отшатнулся: у нее были те же самые духи! И как он раньше-то не догадался? Ведь ощущал, что запах от найденного на месте убийства платка удивительно знакомый…
— Ты что? — удивилась Галина. — Я тебе настолько неприятна, что ты шарахаешься от меня?
Вместо ответа Кронин попросил:
— Покажи мне, пожалуйста, твой носовой платок.
Галина посмотрела на него как на сумасшедшего. Потом медленно расстегнула сумочку и подала платок… Точно такой же! Белый, кружевной, из тончайшей материи… И пропах он точно такими же духами! Кронина даже затошнило. Он вернул Галине платок и, ни слова не говоря, вернулся в комнату и опустился в кресло.
— Послушай, что с тобой? Ты побледнел, — проговорила Галина, входя следом за ним в комнату.
Она села в кресло напротив и долго смотрела на Виктора.
— Ты не болен?
— Откуда у тебя эти духи?
— Купила.
— Где?
— В парфюмерном.
— А платок?
— Приобрела в галантерейном отделе супермаркета «Олимп». Да в чем, собственно, дело?
— Я сейчас занимаюсь убийством женщины. На месте преступления нашли платок. Точно такой же. Пропахший этими же мерзкими духами.
— Во-первых, это не мерзкие духи, а очень дорогие. Французские. И на твоем платке таких духов не может быть. Ведь это композиция, составленная из смеси…
— «Черной магии», «Опиума» и «Пуазона».
— Да-а… — Галина во все глаза смотрела на него. — А ты откуда знаешь?
— А я теперь умею читать мысли. Я познакомился с одной актрисой…
— Ах, так вот в чем тут дело! А я-то голову ломаю!
— Да ей лет пятьдесят.
— Так ты к тому же геронтофил?
— Вот-вот. И мать мне то же самое сказала. А эта женщина — актриса — помогла мне в расследовании. Она знала убитую… Живет в соседнем подъезде, ну и… И она мысли умеет читать!
— Ну-у-у… Теперь я за тебя абсолютно спокойна: убийства будешь раскрывать — как щелкать семечки. С такой-то помощницей!
— Оставь иронию! Я это ненавижу! Ты понимаешь или нет?! — Виктор вскочил. — Я ненавижу ироничных сильных баб, их могут только скрытые гомики любить, ты понимаешь?! Мне нужна женщина не для того, чтоб выставлять ее в витрине, как куклу! И в качестве визитной карточки женщина мне не нужна! Я хочу, чтобы рядом со мной был человек, а не кукла. По телевизору смотреть на них обрыдло. Эти модели на подиумах… Выставка говорящих Барби: глянцевые лица, накладные пластмассовые ногти, блестящие губы, бесстыжий взгляд…
Галина вскочила и направилась к выходу.
— Так, говоришь, точно такой платок, пропахший теми же духами, нашли на месте преступления? — крикнула она из прихожей. — Все правильно. Я ее и убила. Прощай!
И хлопнула дверью.
Павел Прокофьевич ожидал чего угодно, только не этого: Елена Ивановна плакала! Они договорились, что он сыграет роль без слов, а она — роль Светланы. Актриса ушла в комнату, чтобы, как она выразилась, «войти в образ», а потом Павлу Прокофьевичу показалось, что он слышит рыдания. Он вошел… и увидел, что Елена. Ивановна и вправду плачет. Павел Прокофьевич в растерянности остановился на пороге. Если она уже играет роль Светланы, то ведь Светлана не из таких женщин, которые почем зря проливают слезы. По рассказам ее знакомых выходило, что она надменная, холодная и высокомерная. А поступки ее свидетельствовали о расчетливости и цинизме. Но сейчас перед Павлом Прокофьевичем была растерянная и
