Дэвон встал. На ночном столике стоял пузырек с коричневатой жидкостью, уже наполовину пустой, а рядом чашка холодного чая и нетронутый ломоть хлеба с маслом.
– Ты принимала лекарство за последние два часа? – спросил он, вновь наклонясь к ней.
Одними губами она ответила: “Да”. Дэвон выпрямился; его губы сжались в тонкую линию. Он подошел к туалетному столику у противоположной стены и вернулся к постели, нагруженный фарфоровым тазиком, полным воды, и льняной салфеткой для лица. Лили лежала, свернувшись на самом краю матраца, сесть было негде, поэтому он, чтобы ее не беспокоить, сбросил с себя сапоги и забрался на постель позади нее. По ее телу пробежала судорога, когда он отвел назад тяжелые пряди волос, влажные от пота, и обтер смоченной салфеткой ее лицо и шею, а потом и руки, насколько позволяли длинные рукава ночной рубашки, стараясь, однако, не задеть поврежденного запястья. Склонившись над нею, Дэвон расстегнул перед рубашки и прижал мягкую ткань к ее груди, чувствуя, как исходящий от ее тела жар стремительно проникает сквозь влажную поверхность.
– Так лучше?
Ее губы шевельнулись. Как ему показалось, ответ был утвердительным. Он сполоснул и отжал салфетку в тазике, который поставил прямо на постель'.
– Можешь повернуться на спину? Я помогу. С его помощью, используя здоровую руку как рычаг, Лили начала поворачиваться, но на полпути подогнула колени к животу и крепко зажмурила глаза от мучительной боли. Дэвон побледнел от страха.
– Ладно, ладно, – с испугом забормотал он, обнимая ее.
С большим трудом ей удалось постепенно расслабить сведенные судорогой мускулы и завершить маневр. Наконец Лили замерла на спине, побледнев и обливаясь потом.
Усилием воли Дэвон заставил себя унять дрожь в руках и, откинув тяжелые, жаркие одеяла, принялся обтирать ей ноги. Ему стало немного легче, когда она сделала слабую попытку здоровой рукой расправить книзу сбившуюся на бедрах ночную рубашку. Если уж в такой страшный час она еще способна думать о приличиях, значит, ее раны не смертельны. Присев по-турецки в изножии кровати, он долго трудился над ее ногами, обмывая и растирая их. Ему показалось, что остановившийся от боли взгляд ее серо-зеленых глаз – единственный признак жизни на бескровном лице – немного смягчился. Порой она начинала следить за ним, слегка приподняв голову с подушки, потом опять закрывала глаза и как будто впадала в забытье. Через некоторое время ее снова начала бить лихорадка. Дэвон отставил таз, натянул ей рубашку до щиколоток и укрыл одеялом, а затем поднес к ее губам чашку холодного чая. Лили попыталась отвернуться; он стал настаивать, но, когда увидел, каких усилий стоит ей каждый глоток, поставил чашку на стол и вцепился руками себе в волосы.
– Что мне делать. Лили? – сказал он, стараясь скрыть свое отчаяние. – Я пока не могу дать тебе опия. Как я могу тебе помочь?
Девушка лишь беспомощно взглянула на него в ответ. Все было безнадежно. Вскоре она опять начала метаться на постели, подогнув колени и схватившись рукой за ребра. Он не знал, что делать. Правой рукой она дотянулась до края матраца и ухватилась за него.
– Хочешь опять на бок? – догадался Дэвон. Она с благодарностью кивнула. Поворот вновь получился очень медленным и мучительным, но в конце концов они достигли цели. Он опустился на колени возле кровати, погладил ее по щеке и поправил одеяло.
– Постарайся уснуть.
Лили покорно закрыла глаза, но сон не шел к ней. Ни в одном положении она не могла находиться долго. Дэвон двигал и поворачивал ее, время от времени принимаясь вновь обтирать влажной салфеткой истаивающее от жара тело. Ночь тянулась невыносимо долго, в конце концов боль и усталость истощили ее самообладание. Ближе к рассвету, не в силах больше терпеть молча, Лили вновь залилась тем же тихим и жалобным плачем, который встретил его по приходе.
Дэвон не мог этого вынести. Схватив флакон с настойкой опия, он плеснул немного в чай и заставил ее выпить всю чашку, а потом обогнул кровать и забрался под одеяло рядом с нею Лили попыталась взглянуть на него через плечо, но волосы упали ей на глаза. Он отвел их в сторону и устроился на боку позади нее, просунув одну руку ей под талию, а другую положив на бедро. В этих легких прикосновениях не было и намека на страсть, просто ему необходимо было ощущать ее рядом. Наконец Дэвон начал говорить.
Он рассказал ей о том, что они будут делать, когда она поправится. Приходилось ли ей бывать в Пензансе? Нет? Вот и отлично. Значит, первым долгом они отправятся именно туда. Западный ветер там такой теплый, что фуксии даже зимой вырастают высотой с деревья. В садах цветут камелии, мирт, тамариск, дрртензии. А все изгороди усыпаны диким инжиром. На болотах растут орхидеи, а вершины холмов покрыты редким красным клевером. Так и горят на солнце. А была ли она на Краю Света? Туда они тоже съездят непременно. Там находится замок короля Артура. Говорят, Тристан тоже там жил. Он покажет ей кромлехи и дольмены [1], тогда она поймет, почему корнуэльцы до сих пор верят в существование великанов. А потом они отправятся в Сент-Остель полюбоваться залежами фарфоровой глины, белыми, как лунные горы, сверкающими на солнце. А может, она хочет спуститься в его рудник? Если хочет, он се туда свозит. И еще он отвезет ее в Лизард-Пойнт и покажет ей камень-змеевик, красивый, как ее глаза, зеленый, испещренный красными и пурпурными полосами.
Дэвон говорил, пока у него не пересохло в горле, а голос не стал хриплым. Рассказывая ей о своих грандиозных планах, он тихонько поглаживал ее по плечу, по руке, доходя до изгиба бедра, и вновь поднимался кверху. С рассветом дождь внезапно прекратился, и в наступившей тишине он услыхал ее глубокое ровное дыхание. Она уснула, и Дэвон осторожно повернулся на спину, чувствуя, как бегут мурашки по левому боку, затекшему от неподвижности. Он закрыл глаза, по-прежнему легонько обнимая се за талию, боясь убрать руку хоть на минуту. Им овладела слабость, порожденная не только усталостью, но и ощущением великого облегчения. Лили поправится. Его захлестнуло чувство благодарности. Много лет ему не за что было благодарить Бога.
Но теперь час для этого настал.
* * *
Худшее было позади.
Хорошенько выспавшись. Лили обрела способность переносить боль. Настойка опия, по-прежнему принимаемая малыми порциями, стала приносить ей облегчение, хотя раньше она совершенно не помогала. На третий день девушка проспала круглые сутки. Доктор Пенрой с гордостью отметил, что ему удалось предотвратить серьезную лихорадку, но для пущей надежности решил еще раз пустить ей кровь. Дэвон запретил процедуру, возразив, что пациентка и без того слишком слаба и что кровопускание как метод лечения ему вообще не по душе. Маленький сутулый сельский лекарь вытянулся во весь рост и возмущенно осведомился, кто тут врач. Дэвон ответил, что с утра пошлет в Труро за молодым доктором Маршем. Оскорбленный доктор Пенрой покинул дом, хлопнув на прощание дверью.
