– А, вот как, – Лили взглянула вниз, на свои руки, беспокойно мнущие край простыни. – На днях мне должны прислать письмо. Прошу тебя, если письмо будет, возьми его и принеси мне, ладно?
– Ясное дело!
– Спасибо.
Лауди выжидательно подняла свои черные брови, но Лили больше ничего не сказала, и через секунду молоденькая служанка наклонилась, чтобы задуть свечу.
– Нет-нет, пусть горит!
– Да ты же все равно вот-вот уснешь!
– Знаю, но.., оставь свечу, пожалуйста. Пусть горит всю ночь.
– Ну, как знаешь. Доброй ночи, Лили.
– Доброй ночи. Ты так заботишься обо мне, Лауди. Спасибо тебе за все.
– Да ну тебя! – весело фыркнула на прощание Лауди и исчезла за дверью.
Лили опустилась на подушки и натянула простыню до подбородка. В доме было совершенно тихо, словно она оказалась его единственной обитательницей. Навалившаяся на нее дремота принесла с собой тяжкую пелену тоски и подавленности. Жестокое избиение, которому подвергла ее миссис Хау, и последовавшее за ним нападение Трэйера едва не уничтожили Лили; ей понадобились все ее силы, телесные и душевные, чтобы прийти в себя. Но даже в самые трудные минуты ей не было так тяжело, как сейчас. Да, ей бывало больно и горько, но природная жизнерадостность, казавшаяся до сих пор неистребимой, не позволяла падать духом. Всякий раз, даже в минуты крайнего отчаяния, она находила в душе силы для борьбы или хоть повод для надежды. Сперва ей помогало сочувствие Дэвона, потом его церемонные, мучительно вежливые визиты дважды в день (как ни странно, они почему-то заставляли ее забывать о существующем между ними глубоком разрыве и о том, чем этот разрыв вызван). Его посещения, краткие и раздражавшие ее, тем не менее породили в самой потаенной глубине души не выразимую словами надежду. Но сегодня он не пришел, Лили знала, что больше он никогда не придет, и теперь ей стыдно было признаться даже себе самой, в чем состояла эта тайная надежда. Теперь ей действительно ничего иного не оставалось, как дождаться выздоровления и покинуть Даркстоун-Мэнор.
Какой-то едва слышный звук заставил ее открыть глаза.
– Прости, что я тебя разбудил. Ты крепко спала?
– Нет. Я почти уснула, но еще не совсем. В темном дверном проеме Лили почти ничего не видела, кроме его рубашки, белеющей в вырезе камзола. Сама же она, оказавшись в сравнительно ярком свете свечи, почувствовала себя беззащитной, почти голой, и с тревогой спросила себя, как долго он мог стоять в дверях и следить за нею.
– Войдите, – пригласила она тихо. Дэвон вошел в комнату.
– Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше, спасибо, – ответила Лили охрипшим, не слушающимся ее голосом.
В точности такими же словами они обменивались на протяжении последних десяти дней, ни разу не изменив установленного распорядка. Лили умолкла, дожидаясь, пока ее разогнавшееся сердце не умерит свой бег, радуясь его приходу и сердясь на себя за эту радость. На нем был длинный, цвета бургундского вина камзол, белая рубашка и черные, до колен штаны для верховой езды, от него слабо пахло седельной кожей и потом, поэтому она догадалась, что он только что вернулся домой из какой-то поездки.
– Лауди сказала, что тебе нездоровится.
– Вы с ней говорили?
– Только что. Ты уверена, что с тобой все в порядке?
– Совершенно уверена.
Лили только-только успела подумать, что бессмысленность этого разговора превзошла все, что им довелось сказать друг другу до сих пор, как вдруг тишину разорвал пронзительный писк.
– Ой! – она подавила смешок.
Дэвон казался сбитым с толку. Лили совершенно позабыла о подарке Гэйлина Маклифа, который все еще машинально сжимала в руке. Ручку она крутанула нечаянно, просто от смущения.
– Это подарок, – объяснила она, протянув руку к свету. – От Маклифа. Он сам его сделал. Это.., чтобы подзывать птиц.
– Очень мило.
– Лауди говорит, вы наняли новую экономку, – самым светским тоном продолжала Лили, стряхнув с себя накатившую было вновь волну сонливости и твердо вознамерившись не прекращать разговор, пока только хватит сил.
– Да, – подтвердил Дэвон, откашливаясь и подходя ближе, чем обычно, прямо к краю кровати. – Некую миссис Кармайкл. Похоже, она.., знает свое дело.
Лили подумала, что в ответ на это можно было бы сказать многое, в том числе и весьма неприятное. Но она промолчала, продолжая сжимать в руке манок для птиц.
– Впрочем, то же самое можно было сказать и о миссис Хау, – заметил Дэвон, словно услыхав ее мысли. – Оказывается, деловые качества – не единственное, на что следует обращать внимание при найме людей на работу. Мне этот урок нелегко дался, и все равно.., он не освобождает меня от ответственности за тех, кто находится у меня в подчинении.
Впервые за все это время она посмотрела на него внимательно, даже пристально. Видно было, что ему неловко до крайности: он стоял, стиснув руки за спиной, яростно хмурясь и глядя куда-то ей в ноги. Ее осенило, что он пытается принести извинения. Эта мысль просто сразила Лили. Дэвон Дарквелл просит прощения! Она ощутила сильнейшее желание прийти ему на помощь.
– Не хотите ли присесть? – предложила она. Дэвон огляделся в поисках стула.
– Здесь, – уточнила Лили, разглаживая одеяло между своей ногой и краем постели.
Она почувствовала на себе его изумленный взгляд, но не подняла глаз от собственной руки, похлопывающей по кровати. Дэвон не спеша опустился.
Прошла минута, и она уже начала опасаться, что вновь наступает очередное тягостное молчание. Он сел, повернувшись боком к ней и подогнув колено. Она могла бы коснуться его, протянув руку. В поисках новой темы для разговора Лили уже решила было упомянуть о наступившей на днях необычайно прохладной погоде. Но тут Дэвон заговорил сам:
– Миссис Хау обкрадывала меня. Лили. Я узнал об этом вчера, когда стал проверять расходы на домашнее хозяйство. Она платила лавочникам малую часть того, что брала с меня, а разницу клала к себе в карман. К примеру, выставляла мне завышенный счет за питание для слуг, а сама кормила их по дешевке гнусной бурдой, как мне стало известно. Это была одна из самых выгодных ее махинаций. То же самое с припасами: мыло, постельное белье, одежда – за все это она брала с меня деньги, а потом взимала плату со слуг у меня за спиной.
Лили взглянула на него с растущим чувством облегчения. Раньше ей казалось, что ему отлично известно о жалком положении слуг и о жестокой скупости миссис Хау. Она думала, что экономка действует по его прямому указанию или, по крайней мере, с его согласия. Узнав, что это не так. Лили обрадовалась несказанно, у нее точно камень с души свалился, но в то же время ей почему-то захотелось плакать. Однако не успела она сказать ни слова, как он вновь заговорил сам, причем его лицо потемнело от гнева:
