Возможно, два этих события никак не были связаны между собой.
Она вздрогнула от пронизавшего ее холода, вызванного дурным предчувствием. Оно и заставило ее вызвать полицию.
Можно ли надеяться, что исчезновение Джессики – это ее очередная ребяческая выходка, или с ней произошло нечто страшное? Первое было вполне возможно, но материнская интуиция вопреки логике подавала сигнал тревоги.
Грейс чувствовала, что Джессика в опасности.
Полицейский попросил рассказать обо всех событиях по порядку.
– Где-то после десяти я зашла к ней в комнату пожелать спокойной ночи.
Ей удавалось контролировать свой голос, но ее нервное напряжение выдавали подрагивающие пальцы, глубоко впившиеся в искусственный мех игрушечного медвежонка, которого она держала у себя на коленях. Ладони, содранные в результате падения, горели огнем, как и кровоточащие коленки. Одеваясь в спешке, Грейс схватила первые попавшиеся брюки и водолазку. Она сидела на обтянутой золотистой тканью тахте, на самом краешке, словно готовая спрыгнуть с нее в любой момент.
Патрульный Зелински расположился в кресле напротив, взгляд устремлен прямо в лицо Грейс, в руке шариковая ручка, на колене раскрытый блокнот.
Его невозмутимость сводила Грейс с ума. Он вел себя так, как если бы пропажа Джессики была из ряда обычных происшествий, вроде угона автомобиля. Грейс ощущала, как холод пробирает ее до костей.
Раньше в доме, как ей казалось, было теплее. До того, как она увидела пустую спальню дочери. Сейчас комната напоминала ей холодильник.
«Возможно, – подумала она, отвлекая себя от пугающих мыслей, – на меня так действует обстановка гостиной». Стены были покрашены в голубой цвет, тяжелые шторы на окнах из плотного голубого шелка, прошитого золотыми нитями, обюссонский ковер на полу тоже был серо-голубым. Паркет из темного дерева блестел так же, как мраморная каминная полка. Все было отполировано, протерто, без пятнышка и пылинки и выглядело ледяным на ощупь. Один лишь предмет излучал тепло, выбиваясь из общей цветовой гаммы, – рисунок пастелью над камином.
Это был портрет шестилетней Джессики. Джессика со светло-каштановыми косами, в белом передничке поверх желтого платьица казалась на картине такой серьезной, торжественной и такой похожей на Грейс. Портрет притягивал ее взгляд, и в груди щемило все сильнее с каждым разом, когда она смотрела на девочку на картине.
Где же Джессика?
Они уже прошлись по первому кругу, и теперь вопросы повторялись. Партнер Зелински, белокурая женщина лет тридцати с небольшим, совсем незнакомая Грейс, обследовала наверху комнату Джессики, пока старший офицер вторично допрашивал хозяйку дома о событиях этой ночи, соблюдая ту же последовательность в вопросах.
– Да, она была уже в кровати.
– Что побудило вас снова проверить, на месте ли она?
– Сама не знаю. Я внезапно проснулась и пошла к ней. А ее в комнате не было…
Грейс крепче сжала медвежонка, бесчувственная к боли в израненных ладонях. «Мистер Косолапый» – так всегда к нему обращалась Джессика. Грейс украдкой опять глянула на портрет, едва сдерживая слезы.
– Это ее медвежонок. Она всегда усаживала его перед сном на столик возле кровати. Ее любимый медвежонок… Он лежал за оградой у дороги. Тот, за кем я гналась, выронил его. Значит, он побывал в ее комнате. Я боюсь, что он что-то сделал с Джессикой…
Испытываемый ею страх придал ее словам оттенок мрачного пророчества.
– Не волнуйтесь так, судья Харт. Уверен, что мы найдем ее. Я уже поднял всю полицию на ноги, и все ищут вашу дочь.
Полицейский помолчал, потом снова продолжил свои расспросы:
– Тот человек, которого вы преследовали, это был мужчина? Вы уверены? Он был один?
У Грейс перехватило дыхание. В памяти всплыл несчастный Джон Беннет Рэмен и почему-то начал жутко выплясывать перед ее мысленным взором. Там все было как в страшной сказке. Незваный гость, пробравшийся в дом в предрассветной мгле, пропавший ребенок, а затем изуродованный труп.
«Твои опасения смехотворны!» – одернула она себя, но ничего не могла поделать с материнским инстинктом, который настойчиво твердил, что следует ждать плохих вестей.
– Да, это был мужчина. И он был один.
– Вы уверены, что с ним не было вашей дочери?
– Да, уверена.
– Вы сказали, что ваша дочь и прежде покидала дом по ночам, не извещая вас.
Признаваться в этом во второй раз было так же унизительно, как и в первый.
– Да, она ускользала ночью дважды за последние месяцы. Она первокурсница, новенькая в колледже и…
Ее голос сник, когда блондинка в полицейской форме вернулась в гостиную и многозначительно кивнула Зелински. Грейс застыла на месте, ее мускулы мучительно напряглись.
– Не возражаете, если я осмотрю остальные помещения? – спросила ее женщина.
«Сара Эйрис», – прочла Грейс ее имя на бирке.
Тело сынишки Рэмена было найдено в подвале. «Остановись! – прикрикнула на себя Грейс. – С Джессикой все в порядке. Иного не может быть». Грейс попыталась придать голосу твердость:
– Нет, то есть я не возражаю. Может, проводить вас?
Эйрис обменялась взглядом с напарником.
– Нет, благодарю вас. Я не заблужусь.
Блондинка вышла.
Грейс прошиб холодный пот.
– Когда вы выходили через парадную дверь, была ли она заперта?
Говоря это, Зелински поглядывал в свой блокнот, куда он записал предшествующие ответы Грейс.
– Она не была заперта. Она была заперта, когда я ложилась спать, но потом оказалась открытой.
– Что натолкнуло вас на мысль, что тип, которого вы преследовали, побывал у вас в доме?
– Открытая дверь и еще медвежонок. Это медвежонок Джессики. Полагаю, что он забрал игрушку из ее спальни, а потом выронил или бросил, когда я погналась за ним. Никаким другим способом медвежонок не мог попасть туда, где я его нашла.
– Может быть, ваша дочь вынесла ею на улицу и там уронила? Не в эту ночь, а раньше?
Грейс отрицательно мотнула головой.
– Он был на столике у кровати, когда она засыпала. Я в этом уверена. И ей не пришло бы в голову вынести его наружу, а еще менее вероятно, что она уронила его и оставила лежать на тротуаре.
Зелински вновь сверился со своими записями и вновь поднял взгляд. Сейчас он смотрел на Грейс откровенно испытующе.
– Как вы оцениваете свои отношения с дочерью, судья Харт?
Как ни была Грейс испугана и растеряна, она все же удивилась. Такой неожиданный поворот в разговоре имел целью еще больше усугубить происходящий кошмар. Она снова облизнула губы.
