Грейс устроилась на заднем сиденье, приподняла и сжала в ладонях голову дочери. Кожа Джессики была сухой и немного шершавой на ощупь, как змеиная чешуя. Обычно такого Грейс не замечала.
– Джесс! Джесс! – повторяла она как заклинание дрожащим голосом.
– Куда ее везти? В госпиталь?
Второй коп – тот, что раньше стоял на крыльце, по имени Доминик, заглянул в машину. Его несимпатичный напарник уже занял место впереди на пассажирском месте.
– Да, – кивнула Грейс.
– Пристегивайтесь! – скомандовал грубиян, в то время как Доминик усаживался за руль.
Когда он захлопнул свою дверцу, в машине стало темно. Грейс накинула и закрепила ремень, придвинулась как можно плотнее к дочери, приподняла ее свесившуюся руку.
– Что с ней? Она в шоке или что-то другое? – В голосе Доминика ощущалось легкое беспокойство. Он наблюдал за Грейс в зеркало заднего вида, пока запускал мотор и выводил машину на проезжую часть. Очевидно, его напарник успел сообщить ему о диабете.
– Ой, я забыла запереть дом! – Грейс всполошилась, только когда машина на большой скорости миновала несколько кварталов. Особенно ее это не волновало, на соседей можно было положиться, но, учитывая ночные события…
Ее удивило, что с момента, как Доминик постучал в дверь и до сих пор, незнакомец, проникший в ее дом, напрочь вылетел у нее из головы. Страх за Джессику довлел над всем.
– Полицейские позаботятся, чтобы все было заперто. – Это подал голос Мистер Грубиян в процессе жестокой схватки с собственной кожаной курткой, от которой он освобождался в тесном салоне машины.
– Вот. Накройте ее.
Он передал Грейс куртку, хранившую его тепло и запах. В который уже раз они встретились взглядами. Выражение его лица никак нельзя было разглядеть в темной машине, но Грейс кожей ощущала его неприязнь.
– Спасибо.
Ради Джессики она приняла куртку с благодарностью и тут же укрыла дочь, подоткнув края под податливое неподвижное тело.
– Не стоит благодарности, – сказал Мистер Грубиян и полностью развернулся к Грейс и Джессике. – Что, ей так плохо?
Грейс поймала его взгляд в зеркале над ветровым стеклом. Она предпочла бы, чтобы он смотрел на дорогу. Его задачей было доставить их поскорее в госпиталь, а не отвлекаться на поучения, как ей следить за своей дочерью.
– Не знаю. Впрочем, думаю, да.
Произнести это стоило Грейс неимоверных усилий. С одной стороны, неплохо, что Джессика спит или потеряла сознание. Узнав, что ее везут в больницу, она бы яростно сопротивлялась этому. Она ни в какую не соглашалась пасовать перед своей болезнью, стыдилась и не признавалась в ней посторонним. И смертельно боялась больницы.
– Как это вы не знаете? – Мистер Грубиян упрекал Грейс и был одновременно искренне удивлен.
– Я не специалист по сахарному диабету. Степень опасности всегда трудно определить.
В отблесках проносящихся мимо уличных фонарей Грейс заметила, что сидящие впереди копы многозначительно переглянулись.
– Многое зависит от того, получала ли она свою порцию инсулина вовремя и когда в последний раз ела. В данном случае я не могу сказать, насколько в ее состоянии повинен алкоголь, а насколько – болезнь. Я не думаю, что она находится в коме, но и уверенности, что это не так, у меня тоже нет. Все может быть, но я противлюсь этой мысли.
– Мы тоже, мэм, – неожиданно горячо поддержал ее Доминик и нажал на газ.
Грейс опустила безвольную руку дочери на колени и закрыла глаза. Она едва удерживалась от того, чтобы не вырваться из замкнутого пространства машины и не помчаться впереди, в свете ее фар, все увеличивая скорость.
Университетский госпиталь штата Огайо представлял собой комплекс многоэтажных зданий постройки пятидесятых, примыкающий к обширному учебному корпусу. По ночам он светился, как электрический факел, устремленный к черным небесам, его яркие огни отражались в темных водах реки. Он был заметен издалека.
Когда их машина въезжала на территорию госпиталя, санитарный фургон, освободившийся от своего груза, покинул стоянку возле приемной «Скорой помощи», уступая место вновь прибывшим.
Санитары в выстиранном до сияющей белизны облачении почти бегом катили вверх по наклонному пандусу носилки с какими-то бесформенными продолговатыми предметами, прикрытыми белой тканью, никак не походящими на человеческие тела. Носилки, минуя управляемую фотоэлементом прозрачную преграду, исчезали в море света, заливавшем приемную. Над головами санитаров светилась огромная алая стрела, указывающая путь людям, попавшим в беду.
– Я высажу вас здесь, затем припаркуюсь, – сказал Доминик, затормозив под козырьком с неоновой надписью на крыше: «Только для автомобилей «Скорой помощи».
Грейс отстегнула свой ремень, затем проделала ту же процедуру с ремнем, удерживающим ее дочь на сиденье.
– Джессика! – Она убрала с ее лица налипшие пряди. – Джесс, мы уже приехали.
Состояние Джессики не претерпело изменений. По-прежнему она откликалась на голос матери и ее прикосновения лишь едва заметным подрагиванием ресниц. Страх вновь нахлынул на Грейс, но она отогнала его прочь. Ведь они добрались до госпиталя. Медицинская помощь уже под рукой. Впадать в панику – значит только вредить своему ребенку.
Мистер Грубиян вышел из машины, обогнул ее и открыл дверцу со стороны Джессики. Свет в машине зажегся. Наклонившись, он уставился на Грейс и нахмурился.
– Пошли.
Не дожидаясь появления санитаров, а также согласия Грейс, он подсунул руку под спину девочки, приподнял и, пятясь, вынес Джессику на воздух. Развернувшись, он понес ее ко входу в приемный покой. Голова Джессики, руки и ноги безвольно свисали, словно тряпичные.
– Подождите! – Застигнутая врасплох его решительными действиями, Грейс выскочила, обежала машину и пристроилась позади полицейского.
Вид у дочери, такой беспомощной на руках постороннего и, вероятно, абсолютно равнодушного человека, отозвался болезненным уколом в сердце. Грейс чуть не стало дурно. Раньше она старательно отгоняла мысль, что ее дочь хронически больна, что эта дьявольская хворь всегда будет угрожать жизни Джесс.
Ситуацию делало еще более невыносимой понимание того, что Грейс не в силах хоть как-то изменить ее в лучшую сторону. Мать не способна была помочь дочери. Однако, хоть диабет и серьезная болезнь, ее можно контролировать. Проблема заключалась в том, что Джессика была совсем юной. Она отказывалась верить в реальность грозящих ей опасностей, не признавала ограничений, накладываемых на нее болезнью, не заботилась о себе и противилась стараниям матери сделать это для нее.
