— Август две тысячи одиннадцатого, — продолжал спецагент Стренд. — В Чикаго пожилого мужчину с внуком сбила машина. Подозреваемых нет.
Я ни на секунду не отвела взгляда от небесно-синих глаз. Окружающий мир испарился.
— Ноябрь две тысячи одиннадцатого. Семилетняя девочка исчезла прямо из школы в Уитоне. Подозреваемых нет.
Я даже не моргнула.
— Февраль две тысячи двенадцатого. Найдена избитая, едва живая женщина, которую подбросили к входу в отделение «скорой помощи» в Де-Мойне.
Я перестала дышать.
— Март две тысячи тринадцатого. В Гранд-Рапидсе во время ограбления банка убит кассир. Декабрь две тысячи тринадцатого. Поджигатель спалил дотла половину Милуоки. Март две тысячи четырнадцатого. В Индианаполисе мошенник украл сбережения всех жителей дома престарелых «Солнечные холмы». — Нетерпеливый шагнул ближе, и мы оказались практически нос к носу. — Плюс еще с десяток дел. И ни одного подозреваемого.
Испытывая чистый шок, я боялась пошевелиться. Кому-то удалось связать все это воедино. Но как? Где и когда я допустила ошибку?
— Продолжать? — спросил спецагент Стренд гладким, как бурбон, голосом.
Я сглотнула. Громко. Но сдаваться не собиралась.
Он кивнул, принимая мое молчание за утвердительный ответ.
— Во всех этих преступлениях не было ни единого подозреваемого. Но все они раскрыты благодаря анонимным звонкам и письмам с именами, адресами и даже рисунками лиц, которых осведомитель определил как преступников. Все письма были подброшены в соответствующие полицейские участки некой женщиной, лицо которой ни разу не попало в камеры видеонаблюдения. У полиции нет ни одного четкого снимка. — Черты его лица смягчились, когда взгляд упал на упрямый локон, никак не желавший спокойно лежать за ухом. — Но есть фото, на котором женщина доставляет в участок письмо во время грозы. И на нем четко видно, что из-под бейсболки торчит ярко-рыжий локон.
Не веря собственным ушам, я закрыла глаза. Всему виной один-единственный дурацкий локон. И все-таки как они вышли на меня по одной только пряди волос? Открыв глаза, я продолжала молчать, боясь сказать хоть что-то, что могло бы меня выдать.
— Никаких замечаний?
Несколько долгих секунд я лихорадочно соображала, что ответить в сложившихся обстоятельствах. Продолжать сопротивляться или нет? В конце концов заставила себя успокоиться и хорошенько все обдумать. Ничего незаконного я не сделала. В чем меня могут обвинить? В препятствии расследованию?
Ну конечно! Если мне и выдвинут обвинения, то определенно в пособничестве. У многих психопатов убийц были помощники. А у террористов вообще бывают целые сети единомышленников.
Решительно вскинув голову, я отчеканила:
— Я просила адвоката еще три дня назад.
— А я в семь лет просил пони. Похоже, разочарован не я один. Что вам нужно, чтобы все получилось?
Смена темы меня немного ошарашила. Он и в самом деле думал, что я сделаю то, что умею, здесь и сейчас. А я никогда в жизни не «ныряла» при зрителях и уж точно, черт возьми, не собиралась делать это сию секунду. Есть одна вещь, которой научила меня мама: никогда и никому не показывай свои тайны.
— Понятия не имею, о чем вы.
— Минуточку, — нетерпеливо сказал спецагент и наконец-то отвернулся.
С радостью и облегчением я вдохнула полной грудью. Взгляд у него пронзительный, как у кобры.
— Покиньте помещение, — велел он всем, кроме гвоздееда.
— Да ладно вам! — заартачился Мерфи, но напарница уже подхватила его под руку и буквально потащила из кухни.
Когда оба детектива и офицер, который меня привел, ушли, пожилой джентльмен кивнул, разрешая агенту продолжить. Тот подошел к островку и, глядя на меня, прислонился к нему спиной.
— Уже какое-то время мы за вами наблюдаем, мисс Грейс. Или можно называть вас Андреа?
— Да хоть пеньком.
— Нам известно, что, оказавшись на месте преступления, вы можете выяснить, кто его совершил. Благодаря вашим подсказкам арестовали девяносто восемь процентов подозреваемых, личность которых вам удалось установить. Всем им были вынесены соответствующие приговоры. Девяносто восемь процентов. Неслыханно! И это только те дела, о которых мы знаем. — Пытаясь понять, что я за фрукт, он резанул меня острым взглядом. — Я хочу знать, как у вас это получается.
— Древний китайский секрет. К тому же Мерфи, — я кивнула на дверь, — сказал, что здесь произошло убийство и самоубийство. Очевидно, преступление уже раскрыто. Зачем вам я?
— Порадуйте меня.
Я сложила на груди руки:
— Лучше не буду.
Он посмотрел на свои ботинки, задумчиво сдвинув брови, а потом медленно и четко проговорил:
— Наверное, нужно вам кое-что объяснить.
От его тона перехватило в горле. Голос не был ни сердитым, ни насмешливым. В нем звучало… смирение с неизбежным. Как будто ему нужно было что-то сделать, и ни конец света, ни потоп агенту не помешают.
— У вас на носу обвинения в терроризме и соучастии во всех преступлениях, которые вы помогли раскрыть. Если хотите мое мнение, вам светит лет пятьсот, плюс-минус. Вы заведомо лишены всяческих прав, — спецагент помолчал для пущего эффекта. — Если можно так выразиться, ваша задница в моих руках, и я волен делать с ней все, что пожелаю. Пока вы не докажете обратное, я буду считать вас причастной к действиям террористической группировки.
— Вы сами знаете, что это не так. Если вам удалось связать меня со всеми этими делами, то почему…
— Вы не на то обращаете внимание.
Я прикусила губу, чувствуя, как жизнь и свобода ускользают сквозь пальцы.
— А на что я должна обратить внимание?
Уголок его рта приподнялся в невеселой полуулыбке.
— На свою задницу.
— Причем тут моя задни…
— И на тот факт, что она в моих руках.
Понадобилось время, чтобы осознать услышанное.
— То есть выбора у меня нет.
— Наконец-то дошло, — заметил спецагент, подмигнув мне, но в этом подмигивании ни намека на флирт не было.
Я все никак не могла поверить, что это происходит на самом деле. А ведь мама предупреждала. «Не вздумай им помогать, — говорила она. — Они выдавят из тебя по капле всю жизнь. Только ради удовольствия вырвут внутренности и в конце концов выбросят тебя, как будто ты полное ничтожество. Никогда и ни за что не пытайся им помочь». В то время она говорила о людях вообще. Сотни лет дар передавался в нашей семье от матери к дочери, и давным-давно мои предки поняли, что помогать людям нельзя, потому что они будут приходить снова и снова. Это никогда не кончится, и рано или поздно кто-нибудь начнет нас шантажировать, угрожая рассказать о нашем даре всему миру. В итоге каждому захочется по кусочку, но у любой души запас кусочков ограничен.
