ответ, расслабляясь. Когда к ним подходит молодой официант с широкими, как у атлета, плечами, она просит его рекомендации. Тот предлагает попробовать дегустационный сет из двенадцати блюд.
– Это ведь очень много, – округляет глаза она.
– В сет не входят полные версии, – успокаивает официант, – это небольшие порции, так можно попробовать несколько различных блюд сразу.
– Звучит прекрасно. – Том подмигивает Кэтрин: – Попробуешь?
– Хорошо. И, наверное, бокал вина… – Она с опаской косится на Тома, а он кивает в ответ. – Белого.
Доктор Ким наконец уступает место девушке, которую он еще в клинике углядел где-то в глубине карих глаз. Кэтрин. Его чудесной и хрупкой Кейт. Она общается с официантом, бросает на Тома смущенные взгляды и очаровательно улыбается.
– Для вас? – поворачивается к нему официант.
– Сет не нужно. – Одним-то блюдом блевать неприятно, а дюжиной, наверное, вообще пытка. – Есть что-нибудь простое? И желательно не слишком тяжелое для желудка.
– Стейк из кольраби, – предлагает тот.
– Пусть будет. А чай у вас есть?
– Из безалкогольных напитков мы подаем сок.
Том выбирает яблочный и, когда официант уходит, снова поворачивается к Кэтрин:
– Как у них это получается, интересно?
– Что именно?
– Стейк из колибри, – Том отмеряет две фаланги пальца, – они же крошечные.
Пару секунд Кэтрин просто смотрит на него внимательно, но тут же заходится тихим мелодичным смехом:
– Кольраби, Том. Это такая капуста.
– Правда? А я и думаю, там птичка с мизинец, а они ее на сковородку! Еще прикидываю, притащил тебя в серьезное заведение. Настолько, что они пол-унции мяса приносят, перьями обложат, и сиди, гурман, довольный.
Кэтрин не перестает смеяться, окончательно расслабляя плечи. Если для этого нужно быть идиотом, Том готов хоть на голове стоять.
– Кстати, чай, – успокаивается она. – Англичане правда постоянно пьют чай? Видела в сериалах.
– Кто как, – пожимает он плечами. – Я, например, не очень много, а вот братишка мой, Гэри, на нем живет. А другой брат, Джек, предал нас ради кофе.
– Не очень много – это сколько?
– Чашки две-три в день. И я люблю, когда молоко подогрето.
– Действительно немного, – она приподнимает уголки бровей и понимающе кивает, – прожиточный минимум.
– Ты прикалываешься надо мной, – доходит до Тома. – Стебешься, значит.
– Есть чуть-чуть. – Кэтрин опускает взгляд и прикусывает губу. – Но в ответ ты можешь задать любой вопрос о корейцах.
– Так-так-так. – Он напрягает память. – Вы правда хороши в математике?
– Серьезно? – переспрашивает она. – Из всех стереотипов ты выбрал именно этот?
– У меня работал парень по фамилии Ли, – поясняет Том. – Он был прямо хорош. Правда, потом ушел в компанию «Форд».
– Нет, не все мы с рождения решаем логарифмы.
– Ну вот, – он притворяется разочарованным, – а я даже думал попросить тебя помочь разобраться с парой уравнений.
– Если только школьной программы.
– Эти чуть посложнее, – обещает он. – Твоя очередь задавать вопросы.
– Почему ты уехал из Манчестера?
Это застает Тома врасплох. Правды на первом свидании не расскажешь, да и вообще им не стоит говорить о криминальном прошлом. Если люди разнесут по городу, будет скандал.
– Мы с братьями давно хотели свое дело, – уклончиво мямлит он, – а дома это был бы дохлый номер. Тут рынок побольше, да и посвободнее.
В голову приходит светлая мысль и идеальная отмазка в одном лице.
– Знаешь о классовой системе в Британии? – Он хватает поставленный перед ним сок и делает глоток.
– Очень смутно.
– Как бы объяснить… В Америке люди больше смотрят на то, что ты умеешь. И сколько зарабатываешь. И на какой машине гоняешь. Поэтому если у тебя здесь начинает получаться, ты вроде как человек. Хочешь – водолазку носи, хочешь – футболку с Бэтменом. Деньги-то есть.
– Мне казалось, это везде так.
– Значит, ты не была в Британии или Европе. Во Франции, например, чтобы считаться человеком, ты должен родиться французом. В Италии – просто родиться. А у нас ты должен родиться в нужной семье, иначе ты навсегда пропащий.
– Не понимаю, – щурится Кэтрин. – В какой именно семье?
– Ну вот смотри, – Том подбирается, – мои родители – обычные работяги. Поэтому я ходил в государственную школу, дружил с такими же детьми работяг, и в будущем мне светило лишь стать новым работягой или кем-то похуже. Назовем это гопником.
– Но ты стал изобретателем.
– Это уже здесь, а дома я был… В общем-то, гопником. И что бы ни изобрел, хоть «Джей-Фан», хоть лекарство от рака, так и остался бы гопником. Если уже вырос, из класса в класс не перескочишь. Это физически невозможно. Можно купить тачку, шмотки, как эти. Потратить миллионы фунтов на яхты и поместья. И толку? Кем родился, тем и умрешь.
– Ты не очень похож на гопника, – замечает Кэтрин.
– Потому что мы с тобой в Америке, – грустно улыбается Том. – Здесь, как ты верно подметила, я – изобретатель. Интервью со мной даже напечатали в журнале.
– Как будто другая вселенная. Ты вот рассказываешь, а мне не верится. Это звучит дико.
– А так чай я люблю, да, – ловко переводит он тему. – И еще футбол.
Кэтрин замолкает на секунду, но потом кивает каким-то своим мыслям:
– Футбол, значит. Это который соккер?
– Не называй его так, – просит Том. – Это футбол. Я с детства болею за «Манчестер Сити». Мы, конечно, не так часто выигрываем, об этом даже кричалка есть.
– Подожди, – она хватается за ножку своего бокала, – у вашей команды есть специальная кричалка, в которой вы хвастаетесь, что проиграли?
– Не хвастаемся. Просто… принимаем как факт.
Том даже морщится, пытаясь ее вспомнить.
– Всегда мы продуваем, дома и в гостях, тогда мы нажрались и сегодня на бровях, но нам всегда насрать, детка, душу не тревожь, «Мансити» здесь… Ну, что ж.
Кэтрин закрывает лицо руками и трясется от смеха.
– Поделим счет?
Том поднимает глаза от папки перед собой и смотрит на нее, как на сумасшедшую. Он даже оглядывается, словно в поисках кого-то.
– Прости?
– Давай поделим счет, – предлагает Кэтрин.
– Надеялся, послышалось, – он тянется к небольшой кожаной сумке, которую всегда носит с собой, – нет.
Это звучит неожиданно авторитарно, и Кэтрин только и остается, что застыть на месте, снова пытаясь понять: кто такой Том Гибсон?
Он веселый и дружелюбный, но иногда в глубине глаз проскальзывает застарелая грусть. Он кажется неуверенным, но может вести себя как опытный соблазнитель. Он мягкий, даже нежный, но сейчас произносит «нет», и спорить не хочется.
У Кэтрин никогда не было такого свидания. Они сидят в ужасно пафосном ресторане, где даже на салфетки дышать страшно. Она в одном из своих лучших платьев, он – в
