— Очень мило, что вас занимает, как я провожу свое свободное время.
— Да, вы знаете, я очень беспокоюсь за... свои картины.
Мы шли по галерее, рассматривая их, но мне казалось, что не они занимают его мысли; видимо, ему не понравились мои поездки — не из-за Жан-Пьера, а из-за того, что мало времени уделяла работе. Эта мысль меня возмутила. Я представила предстоящий объем работ, но конечно, если бы я завершила реставрацию быстро, мне бы уже не пришлось жить в замке, и я перестала бы быть обузой для дома.
У меня вырвалось:
— Если вы не удовлетворены скоростью моей работы...
Он повернулся, будто обрадовался; на лице его была улыбка:
— Откуда у вас такие мысли, мадемуазель Лоусон?
— Я думала... мне показалось...
Он слегка склонил голову набок. С его помощью я открывала в себе такие черты, о существовании которых и не подозревала. Он словно говорил:
«Смотри-ка, как быстро ты обижаешься! Почему? Не потому ли, что чувствуешь себя уязвимой... очень уязвимой?»
— В таком случае, — растерянно продолжала я, — вы довольны тем, что я делаю?
— Ваша работа выше всяких похвал, мадемуазель Лоусон.
Я вернулась к своей картине, а он все расхаживал по галерее. Я не заметила, когда он вышел и тихо затворил за собой дверь.
Все оставшееся утро я не могла работать спокойно.
Женевьева подбежала ко мне, когда я направлялась к конюшне.
— Мадемуазель, вы поедете со мной в Каррфур?
— В Каррфур?
— Это дом моего деда. Если вы не согласитесь, мне придется взять кого-то из грумов. Я собираюсь проведать дедушку. Я уверена, ему захочется познакомится с вами.
Если я и была склонна отказаться от такого невежливого приглашения, то упоминание о ее деде решило все.
Из разговоров с Нуну и дневников Франсуазы в моем сознании сложился образ аккуратной девочки с невинными секретами и прелестными манерами. Невозможно упустить случай познакомиться с отцом этой девочки и увидеть дом, где протекала жизнь, описанная в дневниках.
Женевьева сидела в седле с изяществом и непринужденностью, возможными только у тех, кто с детства приучен к верховой езде. Время от времени она показывала мне ориентиры, а в одном месте остановилась, чтобы мы могли издали полюбоваться замком.
Это было впечатляющее зрелище; отсюда лучше была видна симметричность старинных зубчатых стен с узкими бойницами; массивные опоры, цилиндрические башни с острыми коническими крышами. Кругом раскинулись виноградники; видны были шпиль церкви и ратуша, стоявшие словно безмолвные стражи.
— Вам нравится? — спросила Женевьева.
— Великолепный вид.
— Все это принадлежит папе, но никогда не будет принадлежать мне. Мне следовало быть мальчиком. Тогда папа был бы мной доволен.
— Если вы хорошо будете себя вести, он будет доволен вами, — нравоучительно изрекла я.
Женевьева взглянула на меня с презрением, которое я несомненно заслужила:
— Право, мадемуазель, вы разговариваете в точности, как гувернантка. Они всегда говорят не то, что думают. Они говорят: «Делай это, делай то...», но никогда сами не придерживаются этих правил, — В глазах ее появилась искорка лукавства:
— О, я не про Занозу. Она никогда ничего не будет делать. Но некоторые...
Я вдруг вспомнила ту гувернантку, которую она заперла в каменном мешке, и не стала продолжать этот разговор.
Она тронула лошадь и помчалась вперед, волосы ее развевались на ветру, выбившись из-под шляпки. Я последовала за ней.
— Если бы у папы был сын, кузен Филипп был бы здесь не нужен. Как было бы замечательно!
— Я уверена, он к вам хорошо относится.
Она искоса посмотрела на меня.
— Было время, когда я собиралась за него замуж.
— О... понимаю. А сейчас не собираетесь.
Она покачала головой.
— Мне он совершенно безразличен. Разве можно себе представить, чтобы мне хотелось замуж за Филиппа?
— Он намного старше вас.
— На четырнадцать лет., почти вдвое.
— Но я думаю, когда вы станете взрослее, разница в возрасте не будет так заметна.
— Папа против этого. Скажите, мадемуазель, как вы думаете, почему он так решил? Вы ведь такая умная.
— Уверяю вас, я понятия не имею о намерениях вашего отца. Я ничего о нем не знаю.
Пыл, с которым я произнесла эти слова, поразил меня, потому что был совершенно неуместен.
— Итак, вы знаете не все! Хорошо, я кое-что вам расскажу. Филипп был вне себя от ярости, когда узнал, что папа не разрешает мне выходить за него замуж.
Она тряхнула кудрями и улыбнулась не без гордости, а я ответила:
— Возможно, он вас не очень хорошо знает.
Она рассмеялась. — На самом деле, ко мне это не имеет никакого отношения, — заметила она. — Все потому, что я дочь моего отца. Но когда моя мать была... когда моя мать умерла, папа передумал. С тех пор он сильно изменился. Мне кажется, он хотел оскорбить Филиппа.
— Зачем ему это нужно?
— О... просто так, для развлечения. Он ненавидит людей.
— Я уверена, что это не так. Люди не могут ненавидеть... без причины.
— Мой отец — необычный человек, — она говорила почти с гордостью — ее голос непроизвольно дрожал от ненависти, странной ненависти с оттенком уважения.
— Мы все не похожи друг на друга, — быстро сказала я.
Она звонко расхохоталась — я заметила, что она так смеялась, когда говорила об отце.
— Он ненавидит меня, — продолжала она, — понимаете, я похожа на мать. Нуну говорит, что с каждым днем сходство все больше. Я напоминаю ему мою мать.
— Вы наслушались сплетен.
— А по-моему, вы недостаточно к ним прислушиваетесь.
— Это не самый увлекательный способ времяпрепровождения.
Она опять засмеялась:
— Я могу только сказать, мисс, что вы не всегда увлекательно проводите свое время.
Я почувствовала, как вспыхнула от возмущения, — это была чистая правда.
Она показала на меня:
— Вы-то любите сплетничать, мисс. Ничего страшного. Вы мне за это нравитесь. Я бы не вынесла, если бы вы в действительности были такой хорошей и правильной, какой притворяетесь.
— Почему вы не разговариваете со своим отцом нормально?.. Такое впечатление, будто вы боитесь его? — спросила я.
— Его все боятся.
— Я не боюсь.
— Правда, мисс?
— Почему я должна его бояться? Если ему не нравится моя работа, он может указать мне на это, я уеду и никогда больше не увижу его.
— Да, вам легче. Моя мать боялась его... ужасно боялась.
— Она вам так и говорила?
— Словами она этого не выражала, но я знала. И вы знаете, что с ней случилось.
— Не пора ли нам ехать? Мы не вернемся до темноты, если будем зря терять время, — сказала я.
