Пилюгин сел, достал пачку сигарет и вопросительно посмотрел на генерала.
— Да кури, кури… — разрешил генерал. — У тебя, кажется, девочка?
— Дочка, — прикурив, ответил Пилюгин. — Одиннадцать лет.
— А теперь еще и мальчик… — генерал опять сочувственно вздохнул. — Туговато тебе придется, Михаил Геннадьевич…
— Вот я и хотел попросить вас, Герман Федорович…
— Отпуск вне очереди? Ладно, позвоню Судакову. Десять дней хватит? Больше не могу. Людей не хватает — хоть караул кричи, сам знаешь.
— За отпуск спасибо — очень кстати будет. Только, думаю, товарищ полковник сильно возражать будет.
— Пока еще я приказываю товарищу полковнику, а не он мне… — усмехнулся Герман Федорович.
— Да, конечно… Но я хотел просить освободить меня от дела Ивановой.
— Какой Ивановой? Ах, террористка? Почему освободить? Это дело тебя напрямую касается. Тебя застрелить хотела, твоих ребят в заложники взяла, сотрудника нашего управления ранила… Да ты что, Михаил Геннадьевич? Мне троих следователей предложили, я твердо всем ответил: дело будет вести майор Пилюгин. Ведь ты его, собственно, и начал уже! Да там и дело-то проще пареной репы — собери показания свидетелей, показания террористки, и отправим в прокуратуру…
— И галочку поставим?
— Галочка в нашем деле тоже очень нужна, Пилюгин. И тебе для следующей звезды на погоны тоже галочка нужна, — усмехаясь, говорил генерал. — А в нынешнем твоем положении особенно — знаешь, сколько на малыша денег надо? На всякие коляски, комбинезончики, шапочки, памперсы, питательные смеси, игрушки и прочее… У меня полгода как внук родился, а три месяца назад — внучка, так что мне эти проблемы не понаслышке знакомы. Только и успеваю деньги отсчитывать… Так что закругляйся с этим делом и занимайся сыном.
— Но у нас еще убийство в гостинице, Герман Федорович…
— Все, Пилюгин, все! Отпуск я тебе дал — не наглей и на шею не садись!
— Понятно. Спасибо. — Пилюгин поднялся. — Разрешите идти?
— Иди, Михаил Геннадьевич. А Судакову я прямо сейчас позвоню, — и генерал потянулся к телефону.
Народу на похоронах жены Пилюгина было немного: сослуживцы, самые близкие родственники и знакомые. Когда рабочие закопали гроб, выровняли холм земли над могилой и закрыли его еловым лапником и цветами, люди потянулись по узкой дорожке к выходу. Пилюгин остался стоять у могилы. Рядом с ним замерла Галка. Подошла сестра Нина, сказала:
— Миша, я на поминки не останусь. Поезд у меня в четыре пятнадцать. Ты, когда сыночка забирать из роддома будешь, сразу телеграмму мне отбей. Я приеду.
— Хорошо, — отозвался Пилюгин, но головы не повернул — смотрел на фотографию жены, укрепленную на фанерном щите над могилой.
— Михаил Геннадьевич, — тихо проговорил подошедший капитан Тулегенов, — прости, пожалуйста, на поминках не смогу быть — только что из управления позвонили — труп на Константиновской, срочно надо ехать.
— Что там?
— Да вроде обычная бытовуха — муж-пенсионер жену зарезал. Участковый звонил.
— Один поедешь?
— Один. Эксперта возьму. Пусть ребята с тобой на поминках побудут.
— Поезжай… — ответил Пилюгин, все так же глядя на фотографию жены.
В полуподвальном, довольно просторном помещении с узкими окошками под самым потолком, на длинных скамьях вдоль стен сидели мужчины и женщины с кошелками и сумками. Они томились в очереди к большому окну в стене. Там принимали передачи. Приемщик, грузный прапорщик, доставал из сумок палки колбасы, большие куски сыра, пластиковые пакеты с конфетами, яблоками, курагой, связки сосисок и сарделек, пачки сигарет. Каждый сверток и пакет приемщик тщательно осматривал, иногда вскрывал пакеты и разворачивал обертки конфет, вскрывал пачки печенья, отставлял в сторону консервы и стеклянные банки с соленьями, приговаривая:
— Это нельзя… это тоже нельзя… Вы, гражданка, уже полгода к нам ходите, правильно? Я вам с первого раза сказал, чего можно, а чего нельзя. Запишите, если с памятью плохо… Еще раз говорю, в стеклянной таре ничего приносить не надо. Лекарства только с разрешения тюремного врача. Без наркотических компонентов!
Подошла очередь Ивана Витальевича, и он подал в окошко свою сумку, протянул паспорт:
— Подследственная Иванова Полина Ивановна.
— Первая передача? — спросил приемщик, посмотрев в толстый журнал и поставив карандашом жирную галку.
— Да, первая, — ответил Иван Витальевич. — Скажите, с кем поговорить насчет свидания?
— К адвокату подследственной обратитесь. Или к следователю, — ответил приемщик и стал доставать из сумки продукты.
Иван Витальевич вышел из лифта, достал бумажку с адресом и, сверив номер квартиры, позвонил. Дверь через несколько секунд отворилась — на пороге стояла Галка, вопросительно смотрела на пожилого человека.
— Милая девочка, здесь живет Пилюгин Михаил Геннадьевич?
— Здесь. А вы кто?
— А я дедушка Вити Иванова, который живет сейчас у вас, как сказал мне Михаил Геннадьевич. Он дома?
— Витя еще в школе, но скоро должен прийти. Заходите, пожалуйста. Чаю хотите?
— С удовольствием. Все равно мне Витьку дожидаться, — отозвался Иван Витальевич, проходя на кухню.
Галка сноровисто расставляла на столе блюдца и чашки, и уже чайник кипел на плите, и скоро появились на столе вазочка с вареньем, сахарница и печенье.
— А вы… вы Витю навсегда заберете? — вдруг спросила Галка.
— Ну, конечно, — с кислой миной ответил Иван Витальевич. — Он вам, наверное, надоел до смерти? Паренек-то беспокойный.
— Нет, он нам не надоел, — Галка положила в чашки пакетики с чаем и налила кипятку. — Мы с ним подружились.
— Я очень вам благодарен, что вы его приютили, — Иван Витальевич положил сахар, размешал, взял печенье и стал с аппетитом жевать, запивая горячим чаем.
— Не стоит. Это папа так решил, — Галка села напротив, но чай не пила, смотрела на Ивана Витальевича. Она вела себя как взрослая женщина, и было заметно, что эта роль ей очень нравилась. — А мы с папой даже не знали, что у него дедушка есть. Витя ни разу вас не вспоминал… Он, наверное, вас не любит?
Иван Витальевич даже чаем поперхнулся, закашлялся, пробормотал:
— Ну, почему же? Я его люблю… даже очень люблю…
В дверь позвонили. Галка побежала открывать и скоро вернулась на кухню в сопровождении Витьки. За спиной у него был ранец с книжками.
— Ну, здравствуй, беглец! — весело проговорил Иван Витальевич. — Почему домой не являешься? Добрых людей стесняешь…
— Он нас совсем не стесняет, — поспешно сказала Галка.
