их выбор. Впрочем, это было весьма очевидно – дети с гиканьем носились по саду, а Линг отметила, что там достаточно места, чтобы посадить все привычные травы и растения. К тому же ей не очень нравились Нью-Йоркские квартиры Маленькой Италии.
Праздник у Мазари наступил совсем быстро и неожиданно, но Том даже был благодарен всей этой суматохе – так было легче не думать о грядущем наказании.
Вся Семья была в сборе, накануне Тому пришлось объяснять Линг, что к чему, и та понятливо кивала. В конце концов, она знала о Триадах и довольно быстро сообразила, что из себя представляет итальянская мафия. На празднике она должна была приглядывать за детьми – речи о том, чтобы не брать их с собой даже не шло. Во-первых, дон Мазари обожал детей, а, во-вторых, Том хотел, чтобы и Тео и Мэй с братом быстрее адаптировались к жизни в Нью-Йорке, и нашли себе друзей.
Единственное, что его тревожило – чтобы дети не стали свидетелями их наказания, но в этом плане, к счастью, и дон Мазари был максимально щепетилен.
Их встретили и проводили в сад, где детей уже хватало. Но распорядитель сообщил, что Энди и Тома ждут в доме. Все должно было произойти в большой гостиной Мазари, где собрались все, принявшие омерту.
– С Богом, – шепнул Тому Энди, прежде чем они шагнули в распахнутые двери, и те закрылись за ними.
Тот кивнул ему и увидел, что в гостиной собрался ближний круг, а дон Мазари сидит в кресле, как на троне. Тот жестом подозвал их и велел опуститься на колени.
– Сегодня я хочу напомнить, что нарушение клятвы всегда карается. Независимо от того, по какой причине было совершено клятвопреступление. Я хочу, чтобы вы покаялись в содеянном и приняли свое наказание с мужеством. Рубашки долой, – сказал Мазари.
Подавив желание снова принять наказание единолично, Энди ободряюще улыбнулся Тому и, быстро сняв пиджак и рубашку, опустился на колени прямо перед креслом дона, не сомневаясь, что наказание примет от него.
Том последовал его примеру, хоть руки у него и тряслись так, что одна запонка выпала и покатилась под диван. Но один из присутствующих достал ее и забрал у Тома пиджак и рубашку, пока он вставал на колени чуть позади Энди. В руки дона Мазари передали кожаный ремень, и он сложил его петлей. Том перестал слышать, что тот говорил, но, когда услышал свист и хлопок ремня по спине Энди, вздрогнул всем телом. Не от того, что ему было страшно за себя, а потому что он ощущал боль Энди как свою.
Физическое наказание не было чем-то привычным для Энди, зато его подпитывала гордость. Он не издал ни звука, ни во время первого, ни к последнему – десятому удару, хотя к тому моменту его спина уже была алой и местами расчерченной полосами. Хотя его все равно не покидало ощущение, что дон Мазари не прикладывает полную силу.
Том закусил нижнюю губу, но все равно вздрагивал каждый раз, когда слышал и видел удар.
– Ты прощен, Адриано Рапаче. Поднимись и оденься, – велел дон Мазари, и, когда Энди встал и отошел, поманил к себе Тома. Тот так же на коленях подполз к нему, склонив голову и приготовившись.
Пусть его спина уже не была мальчишеской, плечи широко развернулись, но каждый удар, опускающийся на спину Тома, Энди ощущал ярче и более болезненно, чем свои собственные. Он не замечал, что ткань рубашки тревожит его воспаленную кожу, он всеми мыслями и чувствами стремился к Томасу, пытаясь ментально поддержать его. И краем сознания он радовался, что ни тетушки, ни дети этого не видят.
Том получил те же десять ударов, что и Энди, ни больше, ни меньше. Когда он услышал, что прощен, он поцеловал руку дона Мазари и поднялся, чуть пошатнувшись. Кожа горела, но он понимал, что, если бы дон захотел, эти десять ударов могли бы снять с него кожу до мяса.
– Ты прощен, Томас Бернс, ты снова член Семьи! – дон Мазари два раза поцеловал его – в обе щеки, прежде чем Тому помогли надеть рубашку. – Вы оба искупили свою вину! – под всеобщие аплодисменты завершил он.
– И чтобы никто не думал, что дон Мазари неблагодарный старик, я хочу закрыть этот вопрос сразу, – он посмотрел на растерявшегося Тома. – Спасение Семьи и дела трудно оценить в конкретную сумму, но до меня дошли слухи, что твоей семье нужен дом. И я даже знаю, какой из них ты присмотрел. Здесь чек на его полную стоимость, – он взял с протянутого помощником подноса конверт и протянул его Тому.
Тот непременно выронил бы конверт, если бы не боялся обидеть этим дона.
– Дон Мазари, – севшим от шока голосом прошептал он, – я.… я не могу… мы не можем принять такую сумму, – он переглянулся с Энди, совершенно растерявшись.
– Это не обсуждается. Я не приму назад свою благодарность, – спокойно сказал дон Мазари. – Давайте уже покончим с этим, всем не терпится начать праздник.
– Спасибо, дон Мазари, – Том кинулся к нему и поцеловал перстень. – Это очень щедрый подарок.
Все еще совершенно ошалевший, он шагнул к Энди и протянул конверт ему.
– Я поверить не могу…
Энди обнял его, стараясь не задеть следы от ремня, и благодарно кивнул дону Мазари. Его совесть не терзала, он знал, что предыдущий консильери спокойно купался в куда большей роскоши. А они с Томом заслужили.
Дон Мазари, скомандовал, чтобы все шли на улицу, ему не терпелось оказаться в окружении детей и начать праздник.
– Как ты, Томми? – тихо спросил Энди, когда они остались наедине. – Выдержишь вечер?
– Выдержу. Я думал, нас прямо по-настоящему высекут, – признался он. – Но это было не так уж и больно. А ты?
– Я в порядке, – заверил его Энди и, пользуясь их уединением, поцеловал. – Дон Мазари явно не приложил всю силу. Он справедливый человек.
– Теперь я в этом не сомневаюсь, – кивнул Том. – Но все равно хочется домой, а не на праздник, – признался он шепотом.
– Я думаю, дон Мазари отнесется с пониманием, если мы с тобой уедем пораньше, но пока нам придется появиться, – Энди с нежностью поправил его локоны. – Спасибо тебе, мой Томми.
– И тебе спасибо, – улыбнулся он и прижался к Адриано. – Что вернулся за мной.
– А тебе за то, что который раз спасаешь меня, – Энди обнял его настолько бережно, насколько было возможно.
Но, увидев, что к ним торопится один из слуг, вынужден был отпустить Тома.
– Идем, пока дон Мазари
