— Сомневаюсь, чтобы Маккинли страдал от лишней сентиментальности, — сухо произнес генерал. — А как насчет Паулсена?
— Если он что и знает, то нам не говорит.
— Да ты что, совсем охренел? — взорвался генерал. — И это сходит ему с рук? Да у меня он бы через пять минут раскололся!
— Лично я сомневаюсь, что ему известно, где скрывается Маккинли.
— Сомневаться — мало, Кэрью. Нужно знать! Мне нужен Маккинли, ясно? И ещё мне нужна дочка Сазерленда. Нельзя допустить, чтобы они заговорили. Вы меня поняли?
Кэрью снова задрал голову. Он даже пожалел, что не курит — с каким наслаждением он выпустил бы струю дыма в эту багровую рожу!
— Почему это настолько важно? — спокойно спросил он.
— Потому что они представляют для нас угрозу. И ты знаешь это не хуже меня. Маккинли уже давно следовало ликвидировать. Тогда вы опростоволосились, а теперь уже и Сазерлендское отродье втянуто в эту историю. — Чуть помолчав, генерал продолжил:
— Хорошо, решим так: найдите только, где они прячутся, и тогда я уже сам о них позабочусь. Отныне, Кэрью, у нас права на ошибку нет. Если, конечно, ты хочешь сохранить свою должность. И если мы хотим сохранить свою организацию. Понял?
Кэрью встал. В свое время, ещё подростком, он ненавидел собственного отца лютой ненавистью, и успокоился лишь тогда, когда тот погиб в автомобильной аварии. Так вот, его ненависть к отцу была невинной обидой по сравнению с бешеной, иссушающей злобой, которую он питал к генералу Дональду.
— Я поговорю с Паулсеном, — пообещал он с обманчиво покорным видом. — Можете на меня положиться.
— Да уж, сынок, не сядь в лужу на сей раз. В противном случае, я сам возьмусь за это дело.
Уходя, Кэрью — в который уже раз — мысленно оплакивал Мэри Маргарет Хэноувер. Как жаль, что Маккинли её прикончил! Вот уж кто без труда разделался бы с ненавистным генералом. Мэри запросто перерезала бы ему глотку. Представив это, Кэрью с горечью улыбнулся. Впервые за последние дни.
В комнате она была не одна. И не только в комнате, но и на жесткой широкой кровати. Рядом с ней, вытянувшись во весь рост, лежал Маккинли. И, судя по всему, крепко спал.
Энни присела было, но рука Джеймса тут же взлетела, и его пальцы крепко стиснули её запястье.
— Спи, — приказал он, не раскрывая глаз.
— Вы же сказали, что ляжете спать на тахте, — возмутилась Энни.
— Я сказал, что мне для сна достаточно и пары часов, — возразил Джеймс. — Не уточняя — где именно.
Энни хотела выдернуть руку, но с таким же успехом могла попытаться вырваться из наручников. Хватка у Джеймса была стальная. Энни же устала, её мучили гнев и страх. Не думая, что делает, она изо всех сил ударила его свободной рукой по груди.
Ответ Джеймса последовал не только с обескураживающей, но с ужасающей быстротой. В мгновение ока Энни очутилась на спине, а пальцы Джеймса скользнули по её шее. Но прикосновение это не имело ничего общего с лаской. Большой палец Джеймса уперся в ямочку чуть пониже её подбородка, и боль была невыносимой. Оглушающей.
— Не смей, — только и сказал ей Джеймс.
Более действенного внушения нельзя было и измыслить. Энни не лежала, не смея вдохнуть. Она не могла кивнуть, не могла пошевелиться, не могла даже слова вымолвить. Она только смотрела на него расширенными от испуга глазами, моля об одном: чтобы Джеймс не нажал чуть сильнее и не лишил её жизни.
Она боялась даже представить, как поступит Джеймс — убьет её или отпустит. Наверное, он и сам этого не знал.
И вдруг он разжал пальцы и, перекатившись на спину, стал ловить ртом воздух, как будто запыхался после слишком быстрого бега.
Энни пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не дать деру. Она понимала, что Джеймс все равно не позволит ей уйти далеко. А, догнав, убьет. Это она знала уже наверняка. Лежа рядом с ним, она дышала так же тяжело и прерывисто, как и сам Джеймс, и выжидала, что он сделает дальше.
— Ты меня недооцениваешь, — сказал он наконец, когда дыхание восстановилось. — Мной движут инстинкты, а это может быть очень опасно.
— Что случилось с этими людьми?
— Какими людьми?
— В сгоревшем коттедже нашли останки четверых людей. Видимо, один из них — Клэнси. А остальные — кто?
— Не знаю, — без малейшего замешательства ответил Джеймс.
Ах, как хотелось Энни ему поверить! И все же она повторила свой вопрос:
— Что с ними случилось?
— Я убил их.
Три этих слова, одновременно простых и страшных, казалось, повисли в воздухе. Энни, затаив дыхание, ждала, что её охватят ужас, паника. Но прошло несколько секунд, и ничего не случилось. И она поняла — почему.
— Да, так примерно я и думала, — сказала она.
— Ты всегда отличалась умом и сообразительностью, — заметил Джеймс. — И ты не хочешь спросить, за что я расправился с этими людьми?
— Видимо, они хотели убить нас.
Энни метнула на него быстрый взгляд, и, несмотря на темноту, ей показалось, что в глазах Маккинли мелькнуло насмешливое одобрение.
— Да, и в логике тебе тоже не откажешь, — похвалил он. — Еще вопросы есть?
Желая его уязвить, Энни поспешно перебирала в уме вопросы позаковыристее. Однако в итоге изо рта у неё вырвалось такое, что она сама поразилась.
— Сколько тел было вашей жене, когда она погибла?
— Моей жене? — нахмурился Маккинли.
— Когда папа взял вас на работу, — напомнила Энни, — он говорил, что ваши жена и ребенок погибли в автокатастрофе, а вы приехали из восточного Техаса и… — Ее глаза полезли на лоб. — А куда запропастился ваш техасский акцент?
— Неужто, по-твоему, за столько лет я не научился говорить без акцента? — переспросил Джеймс.
— Но вы ещё вчера говорили с акцентом! — вскричала Энни.
— Неужели? Я ведь в Техасе отродясь не бывал.
Энни показалось, что пол под кроватью покачнулся. Она судорожно сглотнула.
— А ваша семья?
— Не более как романтическая сказка, придуманная твоим отцом. Как у тебя с математикой, Энни? На службу к твоему отцу я поступил двадцать лет назад. Сейчас мне тридцать девять. Как, по-твоему, мог ли я иметь семью в девятнадцать лет?
— Нет, — сокрушенно промолвила Энни.
— Вот именно.
— Но где тогда отыскал вас мой отец? Как уговорил вас вступить в свою загадочную организацию?
— Скажем так: он предложил мне работу, когда я в ней отчаянно нуждался, — ответил Джеймс, откидываясь на тощую подушку. — Больше тебе знать не следует.
— Иными словами, больше вы мне ничего не скажете, — поправила его Энни. — Вы — голубой?
— Наконец, похоже, ей все-таки удалось выбить его из колеи. После некоторого замешательства Джеймс улыбнулся. Но улыбка эта вовсе не успокоила Энни.
