Махно, прищурившись, с интересом наблюдал за работой и, даже, не утерпев, работал подмастерьем, раздувая меха, пока Семён, вытерев готовую деталь ладонью, не поставил её на место и собрал пулемёт.
— Испытывать будем? — спросил Махно, улыбаясь.
— В работе уверен, — сообщил Семён, но Щусь, презрительно щерясь, легко поднял пулемёт и потащил во двор.
— Я сам, и точка, — сказал Махно, отодвигая матроса и ложась прямо на снег. Нажав на гашетку, он выпустил длинную очередь, так напугавшую Веру, и радостно сказал Семёну: — Пока живи!
***
Прибыв в офис Совета Наций, Мурик застал в кабинете Гильберта Ламбре, который радостно его встретил:
— Что, мсье Михаил, дело можно закрывать?
— Ты случайно не сказал об этом Броннеру? — спросил Мурик и по лицу Ламбре понял, что его помощник поделился своим мнением с начальником бюро. Положив перстень Натали Орли в стол, Мурик отправился к начальнику. Без стука зайдя в кабинет, Мурик увидел, что Броннер стоит у окна и смотрит на волны плескающегося океана, который начинался в сотне метров от здания.
— Ты думаешь, что ничего не закончилось? — не оборачиваясь, спросил Бронер.
— Да, — ответил Мурик, совсем не удивляясь прозорливости начальника. С Броннером они начинали двадцать лет назад, только сопливый мальчик вырос до начальника, а Мурик всего лишь до старшего коронера.
— Чем тебе помочь? — спросил Броннер, поворачиваясь и снимая тёмные очки: его глаза лет десять назад пострадали от вспышки магния и теперь он вынужден носить тёмные очки.
— Ничем, — ответил Мурик.
— Держи меня в курсе, — сказал Броннер.
— Лучше меня это делает Ламбре, — ухмыльнулся Мурик, а Броннер улыбнулся и сказал:
— Когда-то мы были такими, как он.
Мурик вернулся в кабинет, собираясь забрать перстень, и спустится на три этажа вниз, в лабораторию, чтобы отдать перстень на экспертизу и узнать, чем привлекает похитителей этот кусочек железа.
Мурик открыл стол, но перстня в нем не оказалось. Коронер вытащил ящик и высыпал содержимое на стол, перебирая ненужные ключи, отвёртки, скопившиеся бумаги, но перстня не нашёл. Вытащив все ящики, он осмотрел внутренности стола, но и там его не обнаружил.
Вызвав по капу Гильберта Ламбре, Мурик неспокойно ожидал помощника, предполагая, что тот, по дурости, забрал перстень, чтобы похвастаться перед работниками других бюро. Когда Ламбре вошёл в кабинет, Мурик недовольно пробурчал:
— Хватит бахвалиться перед другими. Давай сюда перстень.
— Какой перстень? — не понял Ламбре.
— Который ты взял у меня в столе, — объяснил Мурик помощнику.
— Я не брал вашего перстня, — улыбнулся Ламбре, а Мурик подумал, что лучше бы он заплакал. Мурик вызвал Броннера. Когда тот зашёл и окинул взглядом своих подчинённых, то только спросил:
— Что случилось?
— Пропал перстень. Когда я уходил, в кабинете оставался Ламбре, — сказал Мурик, глядя на своего помощника.
— К сотрудникам, похищающим улики, можно применить пытки, — сказал Броннер, сняв очки и сверкая глазами на Ламбре, — Мурик, готовьте клещи и расплавленный свинец.
— Слушаюсь, господин начальник, — сказал Мурик, вытаскивая из стола плоскогубцы и хищно щёлкая ими перед носом Ламбре.
— Пытки запрещены конвенцией, — отступая в угол, шептал побледневший Ламбре.
— А улики тырить не запрещено? — сказал по-русски Мурик и Ламбре, выпучив глаза, спросил:
— Что вы сказали?
— Он сказал, что вырежет у тебя все внутренности, — баловался Броннер и добавил: — Такая у русских традиция.
— Я ничего не брал! — воскликнул Ламбре и, схватив декоративную вазу, воскликнул: — Я буду защищаться.
— Мы тебе верим, Гильберт, — сказал Броннер, присаживаясь за разбомбленный стол Мурика, и спросил у Ламбре: — Кто здесь был?
— Я, — сказал Ламбре и в замешательстве добавил: — ... и Шанталь ... заходила.
— Пригласи Шанталь сюда, — попросил Броннер и Ламбре, вызвав подругу по капу, попросил её немедленно приехать к нему на работу.
— Она здесь будет ... через полчаса, — доложил Ламбре, переводя взгляд с одного начальника на другого. Последующие полчаса не прошли для Ламбре незаметно, так как изгалявшиеся над ним начальники зырили на него кровожадно, потешаясь его наивностью.
«Я ведь тоже таким был», — взглядом напомнил Броннер старшему коронеру. «Все мы через это проходили», — ответил ему Мурик.
Когда появилась Шанталь, даже палачи обрадовались.
— Что случилось? — спросила она, сразу направляясь к Ламбре.
— Шанталь, ты не брала в столе мсье Михаила перстень? — спросил Ламбре, а Шанталь на него подозрительно уставилась.
— Гильберт, я у тебя на работе впервые и едва нашла ваш кабинет, — сообщила удивлённая Шанталь и добавила: — А что случилось?
— Ты ведь меня поцеловала, а потом я пошёл готовить тебе кофе ... — краснея, сказал Ламбре, показывая на чашку, стоящую на его столе: — ... вот.
Чашка с недопитым кофе, действительно, стояла на столе у Гильберта Ламбре. Тот хотел её взять, но его остановил окрик Броннера:
— Не трогать!
Удивлённые сотрудники уставились на него, а он, взяв чашку за края через платочек, поднял её и сообщил:
— Там могут быть отпечатки преступника.
— Ты с кем тут без меня целовался? — наседая на Ламбре, зашипела Шанталь.
— С тобой ... — удивлённо сказал Ламбре, понимая, что сказал что-то не то. Шанталь со всего маху влепила ему оплеуху, и бедный Ламбре вторично отступил в угол кабинета.
— Скажите, Ламбре, — спросил Броннер, — а вы не заметили в «той» Шанталь, что-либо необычное.
Ламбре, оглядываясь на Шанталь, сказал:
— У неё какие-то другие глаза.
***
Наступил декабрь, а жизнь в Гуляйполе текла своим чередом: батько Махно объявил село столицей свободной державы и создал революционный штаб, где пропадали все главные махновцы, если не отправлялись с налётами на близлежащие сёла и города.
Даша и Вера проводили время с Ниной, а Семён пропадал в мастерских, так как кроме военной техники пришлось ремонтировать и всякие сельские механизмы: сеялки, веялки и, даже, править бороны тащили к нему. В военных трофеях Махно появились два автомобиля, а так как доморощенные шофёры не управлялись с рулями, то после аварий Семёну приходилось ремонтировать и их, благо знаком с машинами не понаслышке.
Кроме того, однажды Семён уехал вместе с Махно, а приехал через неделю: рассказывал, что ездил к Петлюре и договаривался насчет нейтралитета войск Махно и петлюровцев. Как оказалось, из того ничего не вышло и Махно послал Марусю Никифорову сойтись с большевиками Екатеринослава, находящимися в подполье, чтобы совместными усилиями выбить петлюровцев из города.
