— Лучше сказать, на его шлюху! — Он чувствовал и ее гнев, и ее страх — и это ощущение кружило ему голову. — Родись я первым, ты бы раздвигала ноги для меня. Вот только я бы не попался на твою удочку, не то что этот слюнтяй, которого ты окрутила и украла его имя!
Абигайль вздернула голову:
— Для тебя? Да я на тебя никогда бы и не посмотрела! Кому ты нужен, когда есть Люсьен — ты, ничтожество, пропахшее виски и борделем!
Абигайль храбрилась, хотя от страха у нее подкашивались ноги. Жюльен пугал ее, вселял животный, первобытный страх. Но убежать она не могла — не оставлять же его наедине с малышкой.
— Я все скажу Люсьену! Он тебя из дома выгонит!
— Люсьен здесь не хозяин, и тебе это прекрасно известно. — Жюльен подошел ближе — уверенно и бесшумно, словно охотник, крадущийся за добычей. — Хозяйка в этом доме — моя мать. А я — ее любимчик. Хоть и родился на четверть часа позже твоего муженька.
— Люсьен заставит тебя уехать! — в отчаянии проговорила Абигайль, но она знала, что Жюльен, увы, прав. Домом единовластно правит Жозефина Мане.
— Знаешь, женившись на тебе, Люсьен оказал мне большую услугу. — Голос Жюльена звучал уверенно. Он понимал, что бежать его жертве некуда. — Мать вычеркнула его из завещания. Дом он получит, тут уж ничего не поделаешь, но денежки достанутся мне. А чего стоит этот дом без денег?
— Да забирай и деньги, и дом — все, что хочешь, и убирайся к дьяволу! — выкрикнула Абигайль.
— А он — просто слабак, мой святоша-братец. Все эти добренькие да благородные на самом деле просто слюнтяи!
— Он — настоящий мужчина, не то что ты!
Абби старалась разозлить Жюльена, надеясь, что он ударит ее, а затем в ярости покинет комнату. Но вместо этого он рассмеялся, тихо и зловеще, и двинулся к ней.
Поняв по глазам, чего он хочет, она открыла рот, чтобы закричать. Но Жюльен одной рукой схватил ее за волосы, спускавшиеся до пояса, а другой сжал горло, и ее крик превратился в сдавленный стон.
— Я всегда получаю то, что есть у Люсьена. И его деньги, и его шлюх!
Абигайль била его кулаками, ногами. В какой-то момент, когда ей удалось вдохнуть воздуха, закричала. Он рванул на ней пеньюар, схватил за грудь. В колыбели отчаянно заплакала малышка.
Крик дочери придал Абигайль сил: рванувшись, она высвободилась из рук насильника. Едва не упала, наступив на подол разорванного пеньюара. Рука ее нащупала кочергу — Абигайль размахнулась и изо всех сил ударила Жюльена в плечо.
Взвыв от боли, он рухнул перед камином, а она бросилась к колыбельке.
Бежать! Схватить малышку и бежать!
Он поймал ее за рукав; она завизжала, услышав треск материи. Едва она потянулась к дочери, Жюльен схватил ее сзади, оттащил от колыбели. Ударив тыльной стороной ладони по щеке, повалил на стол. Свеча упала на пол и погасла.
— Сука! Дрянь!
Он уже не понимал, что делает. Абигайль видела это по его перекошенному от ярости лицу, по опасному блеску глаз. В этот миг страх ее превратился в ужас.
— Он тебя убьет! Мой Люсьен тебя убьет!
Она попыталась встать на ноги. Он снова ее ударил — теперь кулаком и с такой силой, что голова, казалось, раскололась и боль ослепила ее. Во рту стало солоно и вязко. С трудом поднявшись на четвереньки, Абигайль поползла к колыбели.
«Малышка!.. Господи! Боже милосердный, пожалуйста, пусть он только не тронет малышку!»
Он навалился на нее сверху, и в ноздри Абигайль ударил мерзкий запах алкоголя и похоти. Она сопротивлялась, звала на помощь, крики ее смешивались с отчаянными воплями ребенка.
— Остановись, опомнись! Что ты делаешь?!
Но ни мольбы, ни сопротивление Абигайль уже не могли остановить разъяренного мужчину. Он осквернит ее, он втопчет ее в грязь — прямо здесь, у колыбели ее ребенка. Потому что она — жена его ненавистного брата.
— Ты же сама этого хочешь! — Он оседлал ее, ощущение собственной силы и власти ударило ему в голову, словно отравленное вино. Лицо Абигайль под ним было белым от ужаса, под глазом расплывался синяк — след его кулака. Она совершенно беспомощна, теперь ничто не помешает ему выместить на ней свою ярость. — Все вы только этого и хотите! Все вы шлюхи!
Он вошел в нее одним резким толчком. Ощущение корчащегося, содрогающегося в муке тела под ним пьянило и кружило голову; он насиловал ее яростно и грубо, шумно дыша сквозь стиснутые зубы.
Она больше не кричала — только судорожно всхлипывала, обессилив от рыданий. И все же… кричала. Откуда же еще эти пронзительные крики — крики, что вонзаются в его затуманенный мозг, распаляя в нем ревность, зависть, злобу?
Часы над камином начали отбивать полночь. Взбешенный этой какофонией звуков, Жюльен впился в ее шею:
— Заткнись, чтоб тебя!
Он сжимал ее горло все сильнее и сильнее, бил ее головой об пол. Но пронзительный крик все сильнее надрывал ему уши.
Абигайль тоже слышала этот крик. Где-то далеко, словно в тумане. Медленный, торжественный бой часов отмерял секунды ее гибели. Абигайль извивалась под Жюльеном, пыталась оттолкнуть его, но сопротивление ее становилось все слабее. Она задыхалась, перед глазами плыли черные круги. Тело ее больше ей не принадлежало — в него вторгся безжалостный ненавистный враг.
«Матерь Божья! Помоги мне! Помоги моей малышке!»
Взор ее затуманился. Она забилась в судорогах, выбивая пятками по полу отчаянную дробь.
Последнее, что слышала Абигайль, был отчаянный плач ее дочери. Последняя ее мысль: «Люсьен!»
Дверь детской распахнулась. На пороге стояла Жозефина Мане. В один миг она окинула холодным взором развернувшуюся перед ней сцену.
— Жюльен!
Не разжимая рук, он поднял голову — и увидел свою мать. В длинном халате, застегнутом доверху, седая коса туго уложена вокруг головы — как всегда, когда она отходила ко сну. Мать смотрела прямо на него. Если она и заметила в его глазах безумие, то не подала виду.
Абби смотрела в потолок широко открытыми, невидящими глазами. Лицо ее изуродовали синяки. Из уголка рта стекала струйка крови.
Жозефина Мане склонилась над истерзанной женщиной, пощупала пульс на горле.
— Мертва.
Она подошла к соседней двери, ведущей в комнату няни, заглянула туда. Комната была пуста. Жозефина заперла дверь.
Несколько секунд она стояла, прислонившись к двери, взявшись рукой за грудь и пытаясь решить, как действовать дальше. Что будет с ее сыном, что их теперь ждет. Суд, скандал, честь и доброе имя семьи опозорено навсегда…
— Я не хотел… — У Жюльена дрожали руки, его мутило. Выпитое виски снова ударило ему в голову, он чувствовал, что почти теряет сознание.
