— Потому вы и мысли читаете?
— Это совсем нетрудно, если быть внимательным к собеседнику, если настроиться на его волну.
— О! Мать мне тоже эти слова сказала вот только что по телефону!
— Вот видите! Мать и дитя всегда настроены на одну волну. Ведь мать очень внимательна к ребенку, она следит за его чувствами и проявлениями эмоций и безошибочно угадывает по его настроению положение дел, даже если ребенок уже очень взрослый. Включенность в его жизнь помогает ей вовремя оказать психологическую помощь своему ненаглядному отпрыску. Ну а я включена постоянно. Сначала это нужно было для работы — подмечать нюансы человеческого поведения, чтобы создать на сцене образ, ну а потом вошло в привычку и сделалось необходимостью. Поверьте мне, что быть внимательным невероятно интересно! Все предугадываешь наперед. Впрочем, вас в этом убеждать нет необходимости: вы именно так и живете.
— Почему вы так думаете? — улыбнулся следователь.
— Ваши глаза вас выдают. У вас, извините, йа удивление осмысленный взгляд.
Виктор Петрович откровенно расхохотался.
— А вы не смейтесь, — ничуть не обидевшись, проговорила пожилая женщина, — я в своей жизни чрезвычайно редко встречала осмысленный взгляд у людей. Возьмем, к примеру, бизнесменов. Казалось бы, они должны просчитывать на несколько ходов вперед все свои действия, где же и быть осмысленному взгляду, как не у них. Ан нет! У них взгляд цепкий, напряженный. Но это совсем не то, что я называю осмысленным взглядом. То же самое — с руководителями крупных предприятий, чиновниками, даже и очень высокопоставленными. Все эти люди пребывают в колоссальном напряжении, они в гуще событий, а не над ними.
Чувство ответственности на них давит и мешает мыслить. Да, безусловно, они просчитывают свои действия на несколько ходов вперед, но отрешиться от проблем и подняться над ними они не в состоянии. Я уж не говорю об обывателях. У этих просто блуждающий взгляд. Рассредоточенный. Несфокусированный. Поскольку мысль не сконцентрирована, не нацелена и не устремлена. Она у них, как на испорченной пластинке, все время застревает на одном и том же. Жизнь обывателя есть не процесс, а умирание. Они не только не знают, но даже не пытаются понять — зачем пришли на эту землю и в чем их миссия. Безмыслие — страшная вещь. Оно превращает народ в толпу. Впрочем, у одного человека из властных структур я постоянно наблюдаю совершенно осмысленный взгляд. Я не буду вам называть его фамилию, чтобы меня не заподозрили в чинопочитании. Человек этот выглядит так, как будто у него нет никаких проблем! Спокоен, сдержан. Даже когда он говорит жесткие вещи, то проявляет ровно столько эмоций, сколько требуют обстоятельства. Потому что ему нет нужды суетиться и нервничать. Он просто знает…
— Ну естественно, — подыграл даме Виктор, — конечно, он владеет информацией…
— Нет, вы не поняли. Он знает.
Виктор Петрович чуть заметно вздохнул. Ну, Бог с ней, с этой милой чудачкой. Главное, что она оказалась полезной. Принесла информацию в клювике, то бишь платок. Разве возможно было догадаться, что этот валявшийся на полу под вешалкой платок принадлежит не хозяйке дома? А запах духов? Да кто бы обратил на это хоть какое-то внимание?..
Платок тотчас же приобщили к делу. Осталось только найти женщину, которой он принадлежал.
Однако это оказалось не так просто. Сестра убитой сказала, что у Алины точно не было ни такого платка, ни таких духов, которыми он был пропитан. Виктор Петрович встретился с ней в ателье на улице Трехсвятской, где Валентина работала закройщицей. Ожидая, пока ее позовут, Кронин присел за столик в холле и стал машинально перелистывать какой-то глянцевый журнал, не вглядываясь в фотографии и не прочитывая текст под ними. Мысленно он перебирал поступившую пока в очень скудном объеме информацию, пытаясь упорядочить ее и угадать направленность в расследовании. В его распоряжении были, только разрозненные факты второстепенного значения. Прямо ничто не указывало на убийцу, и торопиться даже с первоначальной версией было бы просто неразумно. А так хотелось ухватиться сразу: вот оно, доказательство, вот он — убийца, и ах какой я, следователь, молодец! Увы. Приходилось подробно, шаг за шагом, отслеживать события и действия людей, замешанных в них. Не упустить ни одной мелкой и незначительной на первый взгляд детали, ни одной странности в поведении фигурантов…
Он так задумался, что, когда поднял голову, понял, что девушка стоит и смотрит на него уже несколько долгих минут. Она смотрела и молчала. И он смотрел на нее снизу вверх и тоже молчал. У нее были очень большие и очень серьезные голубые глаза с длиннющими ресницами. На бледном худощавом лице не было и следа косметики. И от этого оно казалось по-детски чистым и печальным. Как у монашки. Хотя нет. Выражение лиц у монашек всегда таило в себе некую умильность, как будто бы они уже узрели отсюда, с позиций грешного земного бытия, райское благолепие и потому на остальных, на не узревших, смотрят со снисходительностью взрослого по отношению к ребенку. Эта же девушка просто смотрела. Она ждала, когда ей объяснят, зачем позвали. Ждала не с тупой покорностью и не с беспокойством истерика, а так, как будто точно знала, что суетиться в этой жизни бесполезно. Кронин смотрел на нее и думал, что она очень напоминает Сикстинскую мадонну Рафаэля. Не чертами лица, а тихой женственностью всего облика. Одета девушка была в голубой рабочий халатик. И темно-пепельные волосы ее тоже как будто отливали голубизной. Они пышными волнами обрамляли лицо и спускались до самых плеч. Виктор невольно сравнил ее со своей возлюбленной Галиной. Красота Галины ошеломляла, как внезапный удар хлыста. Красота этой девушки притягивала, как чистый пруд, окруженный зеленью и отразивший в себе голубое небо и солнечные блики на воде…
Кронин резко вскочил. Ему стало неловко, оттого что он так долго сидит и разглядывает стоящую перед ним девушку.
— Вы Валентина Смелякова? — спросил он.
Девушка кивнула. Кронин представился и показал удостоверение.
— Вы уже знаете, что произошло вчера с вашей сестрой? Она снова кивнула и склонила голову.
— Присядьте.
Они сели в низкие кресла рядом с журнальным столиком. — Я должен вам задать несколько вопросов.
— Я уже все сказала вчера милиционеру. Он приходил домой к нам. И маму тоже спрашивал. Мы ничего не знаем.
— Да, я все понимаю. Но… Мне бы хотелось больше узнать о вашей сестре — о ее вкусах, пристрастиях…
Кронин говорил и ужасался казенности своих слов. Ну разве так нужно говорить с этим беззащитным существом?! Если бы можно было прижать ее голову к своей груди и шепнуть: «Ничего не бойся, я с тобой!» Он снова вспомнил о Галине. Вот уж кого ни в коем случае и ни за что нельзя было прижать к себе и прошептать ей: «Ничего не бойся!» Гордая леди, бизнес-вумен, яркая особь из расы господ. Да, но и эту девушку нельзя назвать плебейкой. Она не подходит ни под одну категорию. Она особенная… «Да что же это я? — одернул себя Кронин. — Влюбился, что ли? Ерунда какая».
— О каких именно пристрастиях? — спросила Валентина.
Кронин достал из портфеля упакованный в целлофановый пакетик кружевной платок.
— Это ее?
— Да нет. Я никогда таких платочков не видела у Алины.
— А духи? Платок пропах духами. Это ее духи?
Он поднес к лицу девушки пакетик с платком.
— Что вы, нет! — улыбнулась Валентина. — Она любила сладкие духи. А эти… — она вдруг рассмеялась, — они пахнут помойкой!
И сразу все очарование пропало! Кронин был поражен: перед ним сейчас была обыкновенная девица — из вполне современных — и чуточку даже вульгарная. Смех у нее был резким, хрипловатым, голос при этом изменился, и стало ясно, что, только когда девушка говорит тихо и смотрит на вас просто и немножко печально, она производит впечатление нежной и застенчивой Но — увы! Это только обман. В обычной жизни она может быть и грубоватой, и вульгарной, и скорее всего такой же наглой и бесстыжей, как и все прочие из ее окружения. Тонкие черты лица уже не спасали положения. И эти пушистые, дымчато-голубые волосы больше не делали ее облик таинственным. Просто красивые — и только. А большие голубые глаза… Ну большие. Ну голубые. Что, кстати, не такая уж и редкость.
