привычной фоновой музыки раздался чёткий ритм барабанов, сопровождающийся высоко взятым протяжным аккордом гитары. Несколько человек с недоумением подняли головы вверх, не понимая смысла такой перемены. Глухой и вкрадчивый голос прозвучал отовсюду и словно из ниоткуда, почти шёпотом, заставляя людей замирать одного за другим:
— Прячьтесь, прячьтесь, прячьтесь, я уже здесь… 12
Камера снимала лица — изумлённые, даже иногда испуганные. Точно также работала сейчас на первом этаже Лу, а на третьем со штативом — Сьюзен. Ритм барабанов делал с толпой то же, что и в парке на прошлой неделе: кто-то спешил покинуть странный торговый центр, а вот молодёжь уже с интересом оглядывалась в поисках источника звука. Этого низкого мужского голоса, вызывающего мурашки.
— Начиная новый раунд… Начиная новый кон. Когда всё вокруг стихает, словно погружаясь в сон… Уловив твоё дыханье, уловив твой сладкий страх. Спустя годы ожиданья — я иду забрать твой прах. Прячьтесь, прячьтесь, прячьтесь, я уже здесь…
— Это же те ребята из парка! — громко взвизгнула девчонка, продающая сувениры в ближайшем стеклянном ларьке. И по толпе пошёл шепоток узнавания специфического тембра.
— Раз, — начался в динамиках отсчёт тонким женским голосом, звучащем почти по-детски жутко на контрасте с мужским. — Два. Три, — всё громче, на увеличивающуюся мощность динамиков, и разделяя гостей центра на два равных лагеря. Тех, кто устремился к выходу, и тех, кто пытался взглядом найти исполнителей. Но повезло лишь посетителям третьего этажа, когда отсчёт ускорился. — Четыре. Пять, шесть, семь, восемь, девять, десять!
— Слышишь мой голо-о-о-ос?!
Поднялась вверх ширма одного из магазинов, вот только вместо товара на пустующей площадке была расставлена аппаратура и микрофонные стойки. На гремящем от ударов барабане красовался неровными буквами приметный логотип, а сами артисты теперь не замазывали глаза — лишь оставили чёрные полоски на щеках, уходящие к шеям, как сажа. Одинаковые безрукавки и сияющие в свете огней торгового центра гитары моментально вызвали восторженные писки у невольных слушателей. Побросав покупки, люди стекались к центру зала, приветственно хлопая на такой флешмоб. Появление было достойно лучших шоу — оно пугало и завораживало одновременно.
— Ты слышишь мой голо-о-ос?! — Кейд не жалел связки, громыхая на весь «Далтон» новым звучанием, которое в Америке не услышишь. И снова опускаясь на таинственный полушёпот: — Я иду…
Сегодня он был с гитарой сам, но это не мешало петь и профессионально играть своим голосом, заставляя увеличивающуюся перед собой толпу пищать и качать головами в такт тяжёлым битам. Нечто необычное, чего ещё никто не делал раньше, привлекло даже поколение постарше — тем, кто не рисковал подойти ближе, было страшно, но жутко интересно наблюдать за происходящим безобразием. Кейд отыскал взглядом чёрный хвостик Сьюзен, которая должна была следить за съёмкой группы и собирать в коробочку доллары от желающих. Её голосок пришлось записать на подложку, как и некоторые сляпанные Нилом сэмплы классического инструмента для следующего трека. Она словно почувствовала на себе его взгляд и беззвучно левой рукой подняла вверх «козу», подавая пример людям вокруг. Неважно, что было ночью на парковке. Сейчас она нужна ему. Её ободряющая улыбка и одними губами произнесённое «горжусь тобой».
— Слышишь мой голо-о-ос?! — продолжал зазывать народ Кейд, чувствуя, как кожа покрывается мурашками удовольствия. Качало группку парнишек прямо перед ним, встречающих каждую неимоверно громкую и чистую октаву свистом. Качало Нила, остервенело херачащего по барабанам, качало энергично перебирающего забинтованными пальцами по струнам Джейка, сегодня стоящего прямо и смело ловящего установленную на другом конце зала камеру. Напал азарт и на Данди, добавляющего вместо подпевки лишь мрачноватый сиплый шепоток:
— Пугайся…
Кейда слышали. Слушали. От этого сердце колотилось всё быстрей, даря восторг каждой клетке тела. Он нащупывал ниточку к густеющим рядам публики, и сумел её найти, на коротком проигрыше прыгая в такт и заводя других. Пусть после этого его хоть четвертуют, но сейчас он на своём месте, и этому доказательство — восхищение во взглядах. И улыбка девочки с чёрным хвостиком. Последний аккорд, победно вскидывая голову:
— Скучали, Мидлтаун?! — в ответ ему раздались аплодисменты и свист: народ всё прибывал с других этажей, и вместе с ним показались подружки Сьюзен, которых узнал по камерам в руках. Видимо, весь «Далтон» теперь перед ним. — Готовы к чему-то тяжёлому? Я вас не слышу?!
Он развёл руки, и толпа загудела громче — как может гудеть только большое сборище людей, что-то орущих каждый на свой лад. Кей не был уверен, что всё получится со второй композицией, но Нил пощёлкал кнопками на перегруженном проводами ноутбуке Сьюзен, и дело пошло. Технологии позволяли играть без синтезатора, но от малейшей фонограммы он категорически отказался. Только живое, иначе можно не открывать рта вовсе.
— Дети, внимание: тише смех 13, — вкрадчиво начал Кейд, прикрыв веки и погружаясь в себя. Он не хотел пародировать Тиля, важно было остаться собой, поэтому песня даже на репетициях звучала по-особенному. — Я голос тьмы, я создан болью. И кое-что принёс для всех, из груди вырвав это с кровью… И с этим сердцем властен я прийти в ночи, закрыв вам веки. Я буду петь для вас, друзья, пока на небе ярко светит… Сердца свет! — громыхнул он фирменным любимым басом, вновь смотря на взвизгнувших от восторга зрительниц.
Мощное соло сэмплов контрабаса сопровождалось живыми ударами басов и барабанов. Его поражало сочетание несочетаемого в этой песне, но ещё больше — так сильно отзывающиеся огнём в груди слова. Что-то из самого нутра, сложенное из первых уроков игры на гитаре с отцом и первых услышанных ещё в школе аплодисментов. Его любовь к публике, которую можно показать открыто. Приветственно открыв руки, словно обнимая всех, кто сейчас его слушает. Пусть ради этой минуты надо пройти через годы темноты, но сейчас он дарит им себя целиком. Каждому.
— Сердца свет!
Сьюзен не успевала подставлять коробку под донаты, и в итоге ей надоели эти тянущиеся отовсюду руки — она поставила её сбоку от входа в магазинчик, сейчас послуживший сценой. Хотелось только наслаждаться этим голосом, и она протиснулась вперёд, встав почти напротив Кейда и покачиваясь в такт жирным басам музыки, бьющей куда-то в глубину живота, в вены. Столько поднятых вверх рук позади — они и не ждали такой успех, думая, что народ напугается. Но сильно ошиблись в расчётах: публика встречала хрипловатый тембр Кейда с энтузиазмом и ликованием на новую взятую ноту. Припев будто покачивал на волнах, грудной, низкий, но удивительно мелодичный:
— Дети, внимание, тише смех. Я голос тьмы, что создан болью… Я приберёг для вас для всех и кое-что принёс с собою…
