Сделав несколько шагов, Броуди задел широким плечом угол шкафа и едва не свалил стоявшую на нем вазу. Ловко поймав хрупкую вещицу в последний момент, он с опаской поставил ее на место, чувствуя себя слоном в посудной лавке. Потом осторожно отошел от шкафа и облегченно перевел дыхание.
– Эта вещица, наверное, стоит дороже моего автомобиля. Черт возьми, да все в этом доме стоит дороже моего «камаро».
Броуди говорил непринужденно, но язык тела и сухой блеск в глазах выдавали тревогу и гнев.
Он верно оценил стоимость вазы. Все вещи в этом доме были баснословно дорогими. А то и вовсе бесценными. Рик любил окружать себя роскошью.
Автоматически, словно робот, Мэдди подошла к раздвижной двери, скрытой комодом, и толкнула ее. Дверь отъехала в сторону, и на Мэдди, точно ураган, обрушилось прошлое: она заглянула в свою детскую комнату.
Броуди посмотрел на Мэдди, стоявшую у открытой двери в смежную комнату. Плечи ее замерли, сведенное судорогой тело, казалось, звенело от напряжения словно натянутая струна. Проклятье! – выругался про себя Броуди. Все слишком далеко зашло. Почему он не помешал ей приехать сюда? Броуди ясно видел, как Мэдди борется с обступившими ее демонами. Черт возьми, он с радостью прикончил бы их одного за другим, если бы знал, с кем сражаться.
Его неотразимая Мэдди, бесстрашная воительница и великолепный администратор, хранила бесконечное количество секретов. Броуди и представить себе не мог, сколько их у нее.
Да и дом ее дяди был полон тайн. Броуди никогда прежде не видел ничего подобного. Одних картин на стенах хватило бы, чтобы оплатить государственный переворот в какой-нибудь стране «третьего мира». А если прибавить сюда мебель, ковры… Даже воздух здесь наполнен особым шиком.
Глядя на Мэдди, Броуди всегда понимал, что она из высшего общества. В ней чувствовался тот самый шик. Броуди миллион раз говорил себе держаться от нее подальше. В основном ему это удавалось. До прошлой ночи.
А теперь Броуди оказался здесь в роли ее мужа. Мужа. Но даже это было не так ужасно, как дядюшка Рик и его наемники.
Да, Броуди предстояла нелегкая задача. Он знал, что не сможет сдержаться, если кто-то снова попытается угрожать Мэдди или дотронется до нее. Особенно если дотронется.
Мэдди стояла, вцепившись в дверной косяк так крепко, что костяшки ее пальцев побелели. Ее спина и плечи застыли в напряжении: казалось, она вот-вот взорвется, разлетится на тысячу осколков. Броуди хотел ее окликнуть, произнести ее настоящее имя, но не решился. Только не здесь.
– Ты в порядке?
– Конечно.
Мэдди была лгуньей. Прекрасной, сильной, удивительной женщиной, и все же лгуньей. Возможно, Броуди не знал и половины того, что творилось здесь, в этом проклятом доме, но того, что ему было известно хватало, чтобы составить вполне ясную картину происходящего. Мнимая Линн должна выполнить работу и держать рот на замке, а не то Рик доберется до Мэдди.
Угроза. Броуди терпеть не мог угроз. Но еще больше его мучило отчаяние Мэдди. Ее застывшая фигура выражала страдание, тоску, ужас. Пусть они изображали здесь принцессу со слугой, но Броуди вовсе не был глупцом. Он видел: возвращение в дом дяди медленно убивает Мэдди. Больше всего на свете ему хотелось вытащить ее из этой истории и увезти в безопасное место. Подальше от проклятого острова, от Рика и его подручных.
Пока у Броуди не было ни малейшего шанса. Сказать по правде, сейчас ему выбирать не приходилось, и от этого он чувствовал свою беспомощность и бессилие. Броуди ненавидел эти чувства. Всегда ненавидел. Шагнув к Мэдди, он положил руки ей на плечи. Его не удивило, что она вздрогнула и поежилась от его прикосновения.
– Это я.
Броуди настороженно замер. Опыт подсказывал ему: никогда нельзя знать наверняка, как поведет себя Мэдди. Она запросто могла ударить его с размаху кулаком. Могла и поцеловать. Броуди предпочел бы последний вариант, однако, не дождавшись поцелуя, вел себя осторожно, готовый к любому повороту событий.
Погруженная в свои мысли, Мэдди слегка толкнула его локтем. Но Броуди не собирался сдаваться. Обняв Мэдди за плечи, он заглянул поверх ее головы в комнату, от которой она не могла отвести взгляда. Он увидел еще одну спальню, не бледно-желтую, нежную, девичью, а синюю с белым. Броуди обвел глазами изящную сосновую мебель – несомненно, очень дорогую. В этой комнате, обставленной со спартанской строгостью, не было видно ни одной личной вещи, но Броуди и без того догадался, что это за комната.
Детская спальня Мэдди. Изысканно-элегантная, лучше не представить.
Да, они выросли в разных мирах. Склонив голову, Броуди заглянул Мэдди в лицо. Оно напоминало застывшую маску. Мэдди молчала, но ей и не нужно было говорить. Ненависть и отвращение к себе исходили из каждой ее клетки, и это встревожило Броуди больше, чем все, что он узнал за последние два дня.
Охваченная ужасом и позором, Линн замерла на ступенях художественной галереи. Бен смотрел мимо нее, будто она ничего для него не значила. Даже меньше, чем ничего.
Воспоминания о Бене – все, что у нее оставалось в жизни. Никогда прежде Линн не встречала такого привлекательного мужчины. Бен не был красавцем с обложки глянцевого журнала, а настоящим, потрясающим, замечательным парнем. С живыми карими глазами и растрепанными волосами, которые он в лучшем случае причесывал рукой. Заляпанные краской потертые джинсы и футболка не могли укрыть великолепного атлетического телосложения, которое бессонными ночами пробуждало самые смелые фантазии Линн.
Когда-то одна его улыбка могла растопить лед в ее душе. Но теперь Бен не улыбался.
– Это мне? – спросил он, указав на письмо у нее в руках.
Как всегда, Бен говорил с легким ирландским акцентом. Линн не ответила, и он потянулся за конвертом, однако у нее хватило ума отступить на шаг.
Да, письмо предназначалось ему. Разумеется. Но видеть, как Бен читает его… Нет, Линн не могла этого вынести. Не хотела видеть холодного, отчужденного взгляда Бена. Безумием было явиться сюда. О чем она только думала?
Линн безумно тосковала по нему, но надеялась, что их пути больше не пересекутся. Она боялась увидеть лицо Бена, когда он узнает правду о ней. Нет, только не это.
В самолете по пути в Новый Орлеан Линн поняла, что не отдаст письмо ему в руки, а опустит конверт в ящик для писем и сбежит как можно дальше. Это единственный путь.
Линн безмолвно замерла, неотрывно глядя на Бена, не в силах уйти или даже пошевелиться. Он подошел ближе, спустившись на две ступеньки.
«Беги», – сказала Линн себе, но ноги ее не слушались.
Бен медленно протянул руку, но не выхватил письмо, а сжал ее запястье. Потом, к замешательству Линн, повел ее за собой вверх по лестнице в галерею.
