— Или королевой, — напомнила ему Марго.
— Будет король. Какой прок от королевы?
— Если королева получит корону, она может править...
Жан-Пьер пояснил:
— Внутри пирога спрятана маленькая корона. Сейчас его разрежут на десять кусков — на каждого по одному, каждый съест свой кусок... но будьте осторожны...
— Вы можете получить корону, — пискнул Ив.
— Надо есть осторожно, — повторил Жан-Пьер, — потому что кто-то за этим столом найдет корону в своем куске.
— А что будет, когда найдут?
— Кто-то станет королем дня, — закричал Ив.
— Или королевой, — добавила Марго.
— На них надевают корону? — спросила я.
— Она слишком маленькая, — сказала мне Габриэль. — Но...
— Тот, кто получит корону, станет королем — или, как говорит Марго, королевой дня, — пояснил Жан-Пьер. — Это значит, что он... или она... будет править домом. Что король, — он улыбнулся Марго, — или королева скажет — закон.
— На целый день! — вскричала Марго.
— Если мне она достанется, — сказал Ив, — вы даже не представляете, что я сделаю!
— Что? — нетерпеливо спросила Марго.
Но он был слишком возбужден, чтобы рассказывать, и все с нетерпением ждали, когда разрежут пирог.
Когда мадам Бастид, вонзила нож в пирог, наступила напряженная тишина; наконец его порезали: Габриэль встала, чтобы принять блюдо и обнести всех гостей. Я наблюдала за Женевьевой и радовалась тому, что она может разделить с Бастидами эти простые радости.
Когда все начали есть, не было произнесено ни звука — слышалось лишь тиканье часов, да потрескивание дров в камине.
Потом все услышали радостный возглас, и Жан-Пьер поднял маленькую золотистую корону.
— У Жан-Пьера! У Жан-Пьера! — кричали дети.
— Извольте обращаться ко мне «ваше величество», — ответил Жан-Пьер с притворной церемонностью. — Я приказываю немедленно провести мою коронацию.
Габриэль вышла из комнаты и вернулась, неся на подушечке металлическую корону, украшенную блестками. Дети заерзали на своих местах от восторга, а Женевьева следила за всем происходящим округлившимися от удивления глазами.
— Кому ваше величество прикажет короновать вас? — спросила Габриэль.
Жан-Пьер с королевским видом оглядел всех нас; когда его взгляд упал на меня, я посмотрела на Женевьеву, и он сразу же понял намек.
— Мадемуазель Женевьева де ла Талль, выйдите вперед, — сказал он.
Женевьева вскочила на ноги, щеки ее горели, а глаза сияли.
— Вы должны возложить корону на его голову, — подсказал ей Ив.
Женевьева торжественно прошествовала к подушечке, которую держала Габриэль, и, взяв корону, возложила ее на голову Жан-Пьера.
— Теперь встань на колени и поцелуй ему руку, — скомандовал Ив, — и принеси присягу на верность королю.
Я наблюдала, как Жан-Пьер сидел, откинувшись на стуле с короной на голове, а Женевьева преклонила колено на подушечку, на которой Габриэль принесла корону. Лицо его выражало полный триумф. Надо сказать, он прекрасно справился со своей ролью.
Ив нарушил торжественность церемонии, потребовав, чтобы его величество высказал первое повеление. Жан-Пьер немного подумал, затем посмотрел на Женевьеву и на меня и промолвил:
— Покончим с формальностями. Всем присутствующим повелеваю называть друг друга по именам.
Я заметила вопросительный взгляд Габриэль, улыбнулась и сказала:
— Меня зовут Даллас. Надеюсь, все смогут произнести это имя.
Они все повторили, делая ударение на последний слог, и дети смеялись, когда я исправляла каждого по очереди.
— Это имя распространено в Англии? — спросил Жак.
— Как Жан-Пьер или Ив во Франции? — добавил Ив.
— Ни в коем случае. Это весьма необычное имя, и тому есть своя причина. Моего отца звали Даниэлем, а мать Алисой. До моего рождения он хотел девочку, а она — мальчика; отец мечтал назвать девочку по имени матери, а мать желала назвать мальчика именем отца. Потом на свет появилась я... они смешали имена и получилось Даллас.
Детей это привело в восторг, и они начали игру в соединение имен, чтобы посмотреть, у кого получится самое забавное.
Мы сразу же стали называть друг друга по именам, и это чудесным образом разрушило все формальности.
Жан-Пьер восседал с короной на голове, словно исполненный заботой о подданных монарх, и все же иногда мне казалось, что на его лице мелькало надменное выражение, живо напомнившее мне о графе.
Он заметил, что я наблюдаю за ним, и засмеялся:
— Как замечательно, Даллас, что вы принимаете участие в наших играх.
Возможно, это было глупо с моей стороны, но я испытала некоторое облегчение, узнав, что он относится к этому, как к игре.
Когда служанка Бастидов пришла, чтобы закрыть ставни, я осознала, как быстро пролетело время. Какой приятный был день; мы играли в шарады, изображали пантомиму и разгадывали загадки под руководством Жан-Пьера; мы танцевали — Арман Бастид принимал участие в общем веселье, играя на скрипке.
Только один праздник в году похож на Рождество, поделилась со мной Марго, когда учила меня танцевать шарантинскую польку, — это сбор винограда... но даже он не мог сравниться с Рождеством, потому что нет ни подарков, ни елки, ни короля дня.
— Сбор винограда — праздник для взрослых, — глубокомысленно добавил Ив. — Рождество — для нас.
Я с радостью замечала, что Женевьева безоглядно погрузилась в игры. Я видела, что ей хотелось бы, чтобы этот день никогда не закончился; но подошло время возвращаться в замок. Наше отсутствие, вероятно, было замечено, и я не знала, какая реакция за этим последует.
Мне пришлось сказать мадам Бастид, что нам, к сожалению, пора уходить, и она подала знак Жан-Пьеру.
— Мои подданные желают обратиться ко мне? — спросил он, и его теплый взгляд устремился сначала на меня, потом на Женевьеву.
— К сожалению, нас ждут в замке, — объяснила я. — Мы уйдем... потихоньку. Никто и не заметит, что мы ушли.
— Это невозможно! Поверьте, они будут безутешны. Не знаю, возможно придется использовать мое королевское право...
— Нам действительно пора идти. Мне очень не хочется забирать Женевьеву. Она так замечательно провела здесь время.
— Я провожу вас до замка.
— О, не стоит беспокоиться...
— Но уже темнеет! Я настаиваю. Вы знаете, что я могу... — В его глазах появилось странное выражение. — Это имеет силу только сегодня, но я должен полностью использовать данную мне власть.
На обратном пути к замку мы почти не разговаривали, но когда подошли к подъемному мосту, Жан-Пьер остановился и сказал:
— Вот и все! Вы теперь дома.
