светло. Она вошла, прижимая топорик к бедру. Внутри никого, шторы задернуты. Дверь в детскую чуть приоткрыта. Лиза остановилась. Казалось, чуть звякнул колокольчик. Потом что-то мягко упало. Она шагнула вперед и рывком открыла дверь.
В детской комнате на ковре сидел мальчик. Она его сразу узнала. Вырос и сильно похудел, волосы торчат на голове рыжей щетинкой. Мальчик повернул голову и взглянул на нее. Лицо его было спокойно, даже бездвижно, как маска. Он отвернулся и молча продолжил строить из деревянных реечек домик.
– Саша? – она прошептала еле слышно, но мальчик услышал. Снова взглянул на нее исподлобья и снова отвернулся.
И тут от окна раздался легкий скрежет и постукивание по стеклу. А, ведьма-ворона! Ну держись! Я отрублю твои малиновые когти, твою черную голову…
Лиза бросилась к окну, левой рукой дернула штору. Пыль полетела ей в лицо, она на мгновение закрыла глаза. А когда открыла, увидела прямо перед собой ноги человека, стоящего на карнизе. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом.
– Открой, – беззвучно произнес он и улыбнулся.
Она повернулась и прошептала:
– Беги, Саша, беги!
Если она замедлит, он просто пнет в стекло тяжелым ботинком. Лиза подняла руку и сдвинула защелку. Рама, чуть скрипнув, отворилась. Он легко прыгнул в комнату, прикрыл ставню.
– Где он?
Она оглянулась и увидела, что мальчик исчез. Глубоко вздохнула. Хотелось сесть на пол, закрыть глаза и заснуть. Это все только сон. Пусть это будет сном.
– Говори.
– Кто?
– Не финти, Лизбет. Я видел, как он вошел полчаса назад. Открыл своим ключом дверь. На углу мусора поставили. Пришлось ждать, пока два дебила с гитарами уйдут со двора. Где он мог спрятаться?
– Не понимаю, о чем ты…
Он коротко, мягко, как кошка лапой, ударил ее по лицу, рот сразу наполнился соленой влагой.
– Очнись. Его надо найти и вынести отсюда. Никто его еще не видел, мусор явился позже. Твой артист не возвращался.
Он прижал ее к себе. Молочное дыхание смешалось с железным запахом крови. Когда он отпустил ее, губы его были малиновыми.
– Давай быстро. Он где-то здесь.
– Прошу тебя, Лерочка… Один ребенок уже погиб, пощади…
– Того Виндос убрал, кусался щенок. Да не важно.
– Я не дам тебе… – Лиза отступила назад и отвела в сторону руку с топором.
– Ишь ты! – Он засмеялся. В полумраке голубые глаза казались черными. – Ну, давай, Лизбет. Бей – вот сюда.
Он дернул ворот рубашки, открыв прямую шею и начало бледной груди.
– За выродка шлындры, которой я за тебя отомстил. Вали меня!
Она закрыла глаза. Он взял у нее из руки топор и снова начал целовать – волосы, лоб, щеки.
– Прости, девочка, тебе больно. Только я могу делать больно моей девочке. Больше никто. Никто.
Крепко держа ее за руку, он заглянул под кровать, диван, открыл дверцы шкафа. Проверил вторую комнату и потащил Лизу за собой на лестницу.
Глава 45. На казначейской
После разговора в кабинете Говорова Павел отправился домой пешком. Толпы народа на Невском всегда его раздражали, но сегодня он не обращал ни на кого внимания. Он шел и думал о Лизе и ее несчастном муже. Жена – это судьба. Как ее выбрать и не ошибиться? Психологиня… Добрая, интеллигентная… Пациенты ее любят. Руки тонкие, детский рот… Цитирует Достоевского… А оказалась – маруха. Провинциальная шалава, каких толпы приезжают из своего захолустья в поисках столичных дураков. Она еще хуже других. Кролик с жалом змеи. Кошечка с тигриными зубами… Не пожалела не только соперницу, но и ее ребенка… Жаль мужика, хоть и спектакли его дрянь… А что, если и Наташа такая? Выглядит девочкой, а в поцелуях опытна, как грязные тетки из публичных домов…
Однажды мать сказала ему:
– Павлуша, надеюсь, ты женишься на девственнице!
Он тогда рассмеялся:
– Ну, если хочешь, чтобы меня посадили за связь с шестиклассницей…
А ведь это совсем не смешно…
Он свернул с проспекта на канал, тут было тише и прохладнее. Ночь опускалась на город, солнце почти село, темные облака были прорезаны тонкими малиновыми лучами. Казалось, небо изранено.
Он свернул к себе в переулок, вошел во двор. Ландыши давно завяли, палисадник зарос высокой травой. В окне мелькнула тень матери. Он еще раз взглянул на небо. Кровавый отблеск на облаках темнел. Он вспомнил, что на Казначейской дежурят ребята, и решил звякнуть им на всякий случай.
– Степанов, доложите обстановку.
– Все тихо, товарищ капитан. Женщина из дома не выходила.
– Подозрительных не заметили?
– Никак нет.
– Хорошо. Значит, никто к Островским не входил и от них не выходил?
– Так точно, товарищ капитан. Никто, кроме мальчишки.
Павел похолодел.
– Ты в своем уме? Какого мальчишки?
– Час назад в парадную вошел мальчишка, лет семи-восьми. Открыл дверь своим ключом.
– Степанов! Почему не доложил?!
– Так приказ же был следить за женщиной и мужчиной… Насчет детей приказов не было.
– Сейчас подойду. Если ребенок выйдет, задержи его и не отпускай.
Открылось окно, и мать радостно воскликнула:
– Павлуша, наконец! Я уже беспокоилась! Заходи же, твой любимый пирог с вишней тебя ждет!
– Мама, я вспомнил, что должен встретиться… в общем, тут недалеко… Через пять минут вернусь, можешь наливать чай.
– Хорошо, сыночек. Не задерживайся.
У арки он оглянулся. Мать смотрела ему вслед.
На Казначейской было пусто, только Степанов торчал, как гвоздь посреди табуретки. Павел подошел к двери Островских и протянул руку, чтобы нажать на звонок. Но не позвонил, потому что увидел, что ключ торчит в замке. Дверь была чуть приоткрыта. Он оглянулся на дежурного, секунду помедлил и вошел.
Внутри было почти темно и очень тихо. Пахло воском и старым деревом. Синий мертвенный свет лился сквозь витражи на лестнице. Лугин достал пистолет, сдвинул предохранитель. На первом этаже только одна дверь, справа. Она плотно закрыта. Там живет прислуга, сейчас они в отъезде. Прижимаясь к стене, он начал бесшумно подниматься.
На втором этаже все двери закрыты, тихо. На третьем двери открыты. Слева кухня и столовая, там сумрачно, пусто. Справа, кажется, были детская и комната гувернантки. Да, так и есть. В огромной, как зала, детской горит лампа и открыто окно. Павел двигался мягко и быстро, ни к чему не прикасаясь. Он вернулся на лестницу и услышал сверху тихий звук. Что-то
