— Куда, черт возьми, запропастился твой драгоценный Уильям? Томас пришел ко мне насчет вина, а ключи от погреба у Уильяма, и его нигде не могут найти.
Дона лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Нехотя повернувшись и сладко зевнув, она с упреком посмотрела на Гарри, словно он только что разбудил ее.
— Откуда мне знать, где Уильям, — капризно проговорила она. — Болтает, небось, с грумом где-нибудь на конюшне. Отчего они не поищут его?
— Они искали! — запальчиво воскликнул Гарри. — Парень как сквозь землю провалился. С минуты на минуту приедут Годолфин и все остальные, а вина нет. Говорю тебе, Дона, я этого не потерплю. Я уволю его, так и знай.
— Не горячись, Гарри, он вот-вот вернется, — примирительно сказала Дона. — Да и времени еще предостаточно.
— Просто возмутительная нерадивость! — не унимался Гарри. — Вот что происходит со слугами, когда в доме нет мужчины. А ты позволяла ему делать все, что заблагорассудится.
— Напротив, он делает исключительно то, что нравится мне.
— Зато мне это не нравится! Рок совершенно прав. Этот малый возмутительно дерзок. Уж Рок-то понимает толк в слугах.
Гарри остановился посреди комнаты, угрюмо глядя на Дону. Лицо его наливалось кровью, в глазах появился масляный блеск. Напившись не до полного бесчувствия, он обыкновенно становился груб.
— Ты выиграл в пикет? — попыталась успокоить его Дона, но Гарри только передернулся. Он подошел к зеркалу, поглядел в него и надавил пальцами на набрякшие мешки под глазами.
— Мне никогда не удавалось обыграть Рокингэма. В конечном итоге я всегда проигрываю ему соверенов двадцать или тридцать, которые отдаю с трудом. Послушай, Дона, ты пустишь меня к себе сегодня ночью?
— А я думала, что этой ночью ты будешь гоняться за пиратами.
— Мы сладим с ними еще до полуночи или чуть позже. Если этот лягушатник действительно прячется где-то на реке, как уверяют Годолфин и Эстик, то его ждет собачья участь. Отсюда до самого побережья и с другой стороны реки — везде расставлены посты. На сей раз ему не выскользнуть из сетей.
— В какой же роли готовишься выступить ты?
— В роли наблюдателя. Но я обязательно приму участие в расправе. А потом мы напьемся и будем веселиться до упаду. Но ты ушла от ответа на мой вопрос, Дона.
— Давай отложим его до наступления ночи. Думаю, после полуночи тебе будет безразлично, куда ложиться: ко мне в постель или под обеденный стол.
— Ты неласкова со мной, Дона. Сначала сбежала в Наврон, а я шатался один в городе, а когда я сам приехал к тебе — подцепила какую-то дурацкую лихорадку.
— Выйди за дверь, Гарри. Я спать хочу.
— Спи, опора моей жизни. Ты всегда хочешь спать. При всех обстоятельствах я слышу одно и то же. Бог знает уже сколько времени.
Он выбежал из ее комнаты, с грохотом хлопнув за собою дверью. Дона слышала, как он распекает на лестнице слугу, требуя от него ответа, когда вернется треклятый Уильям. Поднявшись с постели, она выглянула в окно. Через лужайку к дому возвращался Рокингэм в сопровождении собак.
Не торопясь, Дона принялась одеваться. Затем уложила темные локоны, вдела рубиновые серьги и надела на шею рубиновое колье. Блистательная Дона Сент-Коламб в кремовом шелковом платье, вся увешанная драгоценностями, даже отдаленно не должна была напоминать растрепанного юнгу с «La Mouette», который пять дней назад под проливным дождем стучался у дверей Филиппа Рэшли. Дона посмотрела на себя в зеркало, сравнила изображение с портретом, висящим на стене. Ее поразило, как изменилась она за короткое время пребывания в Навроне: лицо похудело, угрюмая складка возле губ разгладилась, в глазах появилось новое выражение, которое и подметил Рокингэм. А этот цыганский загар — разве его спрячешь: шея и руки просто опалены солнцем. Можно ли кого-нибудь убедить, что солнечный загар — это последствия лихорадки? Только простак Гарри, начисто лишенный воображения, поверит, но не эта лиса Рокингэм.
С конюшни, расположенной во внутреннем дворе, донесся звон колокола — прибыли первые гости. Из столовой послышались голоса, громкий смех Гарри, сопровождаемый лаем собак. Стемнело.
Дона думала о притаившихся в лесу стражниках. Они приросли спинами к деревьям и ждут, ждут того момента, когда в доме закончится ужин и Эстик посмотрит через стол на Годолфина, Годолфин — на Гарри, а Гарри — на Рокингэма. Не сговариваясь, они встанут из-за стола, резко отодвинув стулья, и с улыбкой охотников, выследивших дичь, проверят остроту своих шпаг, после чего бесшумно исчезнут в лесу. «Случись все это лет сто назад, — думала Дона, — я бы знала, как поступить: подмешала бы в их вино сонное зелье или продала бы душу дьяволу и наложила на них страшное заклятие. Но времена колдовства канули в прошлое, и сейчас мне остается только одно — сидеть за столом и, любезно улыбаясь, предлагать им выпить».
Дона открыла дверь — гул голосов в столовой стал отчетливее. Можно было различить самодовольный басок Годолфина, хриплый лающий кашель Рэшли и ровный, нарочито спокойный голос Рокингэма. Пройдя коридор, Дона завернула в детскую, чтобы поцеловать спящих малышей. Затем она потихоньку отдернула занавеску, чтобы впустить в комнату пьянящий ночной воздух, и вышла из комнаты. Подходя к лестнице, она вдруг услышала позади себя какой-то странный шорох, будто кто-то полз по коридору.
— Кто там? — шепотом окликнула Дона, но ответа не последовало.
Она стояла, прислушиваясь, охваченная страхом. Вот из коридора снова донеслось шуршание, слабый шепот и стон. Дона вернулась в детскую за свечой. Высоко подняв ее над головой, она вернулась в коридор, вглядываясь в темноту, откуда шел звук. Наконец она увидела, что на полу, скорчившись и привалившись к стене, лежит человек. Подойдя, она узнала Уильяма. Он был бледен, одна рука безвольно повисла вдоль туловища. Дона рывком опустилась на колени рядом с ним, но он оттолкнул ее, мучительно сжав от боли свой крохотный рот-пуговицу.
— Не дотрагивайтесь до меня, миледи, — слабея, прошептал он. — Не то испачкаете платье, у меня на рукаве кровь.
— Уильям, милый Уильям, вы серьезно ранены? — вскрикнула Дона. Он с трудом покачал головой, придерживая раненую руку.
— Ничего, миледи, — прерывисто проговорил он, — какая-то несчастливая… сегодня ночь. — Застонав, он закрыл глаза.
— Как это случилось? — спросила Дона.
— На обратном пути, в лесу, миледи. Мне на пути попался один из людей Годолфина. Он окликнул меня. Я попытался удрать. И вот — получил эту царапину.
— Пойдемте ко мне в комнату. Я промою и перебинтую рану, — не терпящим возражения тоном сказала Дона.
